Художественный дневник
01.05.2001-01.08.2001

Григорий Ревзин
Путь в Кузьминки
II-MMII - 29.01.2002

Министерство культуры совместно с Минкомимуществом потребовало от Юрия Лужкова вернуть в федеральную собственность все памятники федерального значения, находящиеся на территории города Москвы (общее число -- более тысячи). Теперь этими памятниками будет заниматься специальное федеральное агенство. Силу удара, нанесенного Москве, оценить невозможно. Даже и в деньгах, потому что кто называет сумму в миллиард рублей, а кто и в три. Но вдумчивый хронист ясно чувствует, что дело здесь вовсе не в рублях, а в чем-то гораздо более глубоком. Репортаж о совещании московских властей по поводу всего происшествия приобрел черты эпики лермонтовского "Бородина": "Не отдадим Москву!" -- в дружном порыве решили участники совещания", -- пишет "Время МН". Другое дело, если бы они в едином порыве воскликнули: "Не отдадим миллиард!" - тут бы все свелось к банальному денежному спору типа репризы Паниковского в отношении Корейко: "Дай миллион, дай миллион, дай миллион!" из "12 стульев". Нет, нарушены некие священные принципы, удар нанесен по каким-то незыблемым основаниям миросозерцания, и именно этим он и страшен. Ведь смотрите, что получается. Основанием для требований федеральных грабителей явилось черт знает что -- постановление Верховного Совета РФ №3020-1 от 1991 года. То есть все это время, десять лет, у Москвы могли все отнять. Отняли только сейчас, когда запахло миллиардами, и о моральной стороне такого грабежа говорить не приходится. Но что же позволяло многомудрому мэру проявлять такую беспечность, отстраивая свое коммерческое предприятие "Охрана старины Ltd." на сущем песке? Если мысленно окинуть всю историю православия на русской почве, то едва ли не самым значительным духовным диспутом окажется спор Иосифа Волоцкого и Нила Сорского, шире -- осифлян и нестяжателей. Спор шел о собственности и ее влиянии на силу религиозного чувства. Нестяжатели во главе с Нилом Сорским отстаивали ту точку зрения, что собственность никак не способствует искренности и силе молитвы, и даже напротив того, отвлекает на сугубо мирские занятия, связанные с ее владением. Осифляне же придерживались точки зрения, что молитва, вознесенная от лица значительного, обладающего большим весом и собственностью, гораздо эффективнее, чем обращение к Господу со стороны какого-то голодранца. Эта точка зрения показалась более разумной великому князю Ивану III, и, соответственно, нестяжатели были осуждены. Аура охраны памятников в современной российской культуре определяется позднесоветской ситуацией, из которой она выросла. В 70-80-е годы памятниками были разрушающиеся храмы, и, соответственно, само движение являлось как бы неявным культурно-историческим изводом православия. Проблемы, которые здесь ставились, были исключительно духовного свойства и ни в коей мере не касались вопросов собственности. Собственно чистота позиции охранника заключалась именно в том, что лично ему в этом деле было совершенно ничего не нужно. В перспективе православной истории можно сказать, что это было возродившееся в несколько неожиданной форме нестяжательство. Подобно Иосифу Волоцкому, Юрий Лужков рассудил, что гораздо лучше охраняет памятники не тот, кому от них ничего не нужно, но тот, кто является их собственником. Таким образом, московская мерия встала на позиции возрожденного осифлянства, что сегодня с позиций православия является гораздо более ортодоксальным. Полностью поддерживая осифлянство в целом, нельзя не отметить одной его слабости. К нестяжателям они относятся как к людям не от мира сего, которым свойственна упертая непрактичная дурашливость. Они отстаивают идею, которая им самим вовред, что является лучшим доказательством того, что от этой мысли они не откажутся. Явившись новым осифлянином, Юрий Лужков со всей очевидностью узрел, что противостоят ему с федеральной стороны сущие несяжатели. И вера в глупую упертость нестяжателей, которые в лепешку разобъются, а собственности не возьмут, позволяла ему совершенно не беспокоиться относительно висящего над ним десять лет постановления Верховного Совета РФ. Он был уверен, что федеральные охранники памятников, руководствуясь своими убеждениями, в любом случае будут это постановление саботировать. И, надо признать, у него были для этого все основания. В разгар борьбы за московские памятники Дума приняла федеральный закон об охране памятников. Главным экспертом по этому вопросу был председатель комиссии Мнкульта по охране наследия Алексей Комеч. "Специально вопросами приватизации мы не занимались, - комментировал он свой закон. -- В законе сформулирована принципиальная возможность приватизировать памятники. Что же касается юридических тонкостей, то они, надеюсь, будут урегулированы в приватизационных законах". Он также отказался включать в закон какие-либо положения о передаче памятников церкви, о статусе собственности музеев-заповедников -- вообще о чем-либо, связанном с низкими собственническими интересами. Явив такую твердость нестяжательства, Комеч полностью подтвердил все расчеты московских осифлян. И тем не менее, события сами собой сложились в иную сторону, доказав, что в использовании чистоты души непрактичных людей необходимо соблюдать известную меру. Министр культуры Михаил Швыдкой, объясняя необходимость отъема у Москвы федеральных памятников, иллюстрировал свои соображения таким примером: "Государственный институт искусствознания, федеральное учреждение, располагается в здании, которое является памятником федерального значения, но при этом должен ежегодно платить арендную плату Москве". Ненаблюдательный человек может подумать, что это просто так пример, абстрактно демонстрирующий абсурдность сложившейся ситуации. Нет, тут-то, в этом примере, все и зарыто! Потому что директором этого Института искусствознания, который должен платить эту несообразную плату, является как раз Алексей Комеч, председатель комиссии Минкульта по охране наследия. Думаю, у него каждый год сердце кровью обливалось при взымании с него этой самой арендной платы, при том, что зарплата докторов наук у него -- $40 в месяц. Так что ясно, откуда у всей этой истории ноги растут -- из благородного порыва хоть немного поднять зарплату сотрудникам института. Здесь, поражаясь собственной проницательности, думаешь одновременно -- но куда же глядел Юрий Михайлович! Как же можно так неаккуратно! Вместо того, чтобы спокойно отказаться от сравнительно небольшой аренды института, а может быть, даже, слегка его и проспонсировать, он проявил нерасчетливое упрямство, доказывая нестяжателям всю практическую глупость их позиций. И вот результат -- после десяти лет голода они-таки возроптали! И результат этого ропота оказался велик и страшен, оказались потрясены основы охранной идеологии, а Юрий Лужков, пожалев аренду с жалкого особнячка института, потерял и ГУМ, и ЦУМ, и даже, быть может, Елисеевский магазин. Однако московские власти не впали в отчаяние, и все лето занимались выработкой новой структуры отношений с наследием. Полигоном этих занятий стала усадьба Кузьминки. Как сообщила газета "Комсомольская правда": "Старейшая усадьба, в ближайшее время должна совершенно преобразиться и предстать перед глазами москвичей в своем первоначальном виде. А для этого почти тридцать организаций, занимающихся ландшафтным дизайном, разобьют вокруг нее клумбы. Результаты Фестиваля цветов будут объявлены лишь осенью, когда цветник приживется и можно будет своими глазами увидеть, какой была эта усадьба 300 лет назад. В День города мэр Юрий Лужков огласит лучшего из лучших и вручит главную награду фестиваля". Газета в точности цитирует пресс-релиз организаторов фестиваля, и тут, на первый взгляд, не заметно ничего нового. То же самое восстановление духа первоначальной старины, что и раньше, и даже исполнение давних планов г-на Лужкова, который еще три года назад направил взоры Москомархитектуры на положение с усадьбами, кои, по мнению мэра, находились в обидном небрежении. Но стоит немного вдуматься в ситуацию, и окрывается приницпиально новый поворот. Усадьба Кузьминки главным образом отстраивалась в XIX веке, здесь находятся шедевры Жилярди, в том числе его "Конный двор". Московские власти однако же вознамерились вернуть усадьбу в состояние трехсотлетней давности, то есть 1701 года, когда, по словам "Комсомольской правды" здесь любил останавливаться Петр Первый. Впору бы бить в набат, ибо в таком случае все позднейшие пристройки Жилярди должны быть уничтожены, но дело приняло совершенно неожиданный оборот. Единственным средством приведение усадьбы к первоначальному состоянию избран фитодизайн, сиречь цветочки. Уж не знаю, каким образом придворным садовникам удастся привести усадьбу в первоначальный вид столь нежными средствами, но уверен, искусники постараются. Тем более, что для их развлечения мэр обещал каждые выходные устраивать в Кузьминках какой-нибудь праздник -- "параллельно с высаживанием цветов в "Кузьминках" будут петь, плясать и веселиться", как немного казенно выражается пресс-релиз. Праздники провозглашены такие -- "День меда, День коневодства, День русской игрушки и День народного костюма". Архитектурного критика данная программа может расстроить. Она характеризуется совершеннейшей пасторальностью, и, разумеется, неспособна нанести никакого вреда ни Кузминкам, ни вообще кому и чему-либо на свете. Пастушки и пастушки, основные действующие лица пасторалей, отличаются редкой незлобивостью, и всякому действию предпочитают созерцание. Архитектура, требующая несколько более решительного умонастроения, заменена цветами, мимолетными созданиями, краткость благоухания которых напоминает о бренности всего сущего. Следующим шагом может быть только устройство авиапарадов силами мотыльков-однодневок. Московские власти впали в расслабление, предались обонянию благоухания медов, и принарядившись в народные костюмы, играют в русские игрушки. Однако же культуролог не может не испытать при встрече с этим зрелищем умиленного удовлетворения. Архитектура наша в ХХ веке строила коммунизм, столицу первого в мире социалистического государства, столицу коммунизма и так далее. Но как показали последние, свободные от коньюнктуры и политического давления исследования, все это является ничем иным, как взысканием града Божьего, то есть Рая. Юрий Лужков также искал Рай -- то под землей, на Манежной, то в храме Христа, то в восстанавливаемом благолепии старины. Враги его отбирают у него и то, и се, и это. И тут, после окончательных поражений и ограблений, он получает то, что искали все градоначальники ХХ века. Картина, которая открылась нам в это лето в Кузьминках, по незлобивости, гармоничности и благоуханию, есть ничто иное, как Рай земной. Так что пусть не вполне архитектурными средствами, но цель достигнута.

<<вернуться

вверх