приглашаем посетителей сайта на форум
16.12.2009/ содержание и все опубликованные материалы номера XXIX MMIX
01.05.2009 / содержание и все опубликованные материалы номера XXVIII MMIX
20.01.2005 / Открыт раздел "Тексты", в котором опубликованы книги Г. Ревзина
"Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX века" (М., 1992) и
"Очерки по философии архитектурной формы" (М., 2002)

     тел.(495) 623-11-16  

О журнале
 
Подписка
 
Форум
 
Что делают
ньюсмейкеры?
 
Зарубежные
новости
 
Вызов - Ответ
 
Путешествие
 
Культура
 
SOS
 
Современная
классика
 
Вещь
 
Исторический
очерк
 
Школа
 
Художественный
дневник
 
Дискуссия
 
Объект
 
Спецпроекты
 
Книги
 
Тексты
 
[архив
номеров
]

 

 

Художественный дневник
01.12.2003-01.03.2004

Григорий Ревзин
Диалектика старья
X-MMIV - 07.05.2004

Ничто так не радует сердце верноподданного, как начальственный юбилей. Сложность положения меня в сегодняшнем обществе заключается в том, что я никак не могу решить, кто мое начальство, и посему лишен возможности порадоваться всерьез. И прошлый, и нынешний годы окрасились множеством юбилеев разнообразных архитектурных мастерских, но были ли они в полном смысле начальственными? Ведь для того, чтобы радость была полной и несомненной, само начальство тоже должно быть несомненным и полным, а является ли таковым, скажем, творческий тандем архитекторов Величкина и Голованова или, с другой стороны, мастерская Левянта и даже ТОО «Резерв», украшенное величественной фигурой Владимира Плоткина? Но вот в этом году случился по-настоящему начальственный праздник. Исполнилось десять лет конкурсу реставрации, проводимому Юрием Михайловичем Лужковым, и пусть даже это и не мое начальство, но начальство несомненное.

Невозможно передать, как спирает внутри от радости большого успеха. Что наметили – выполнили. Чего хотели – добились. Многие говорят, что в архитектуре у нас не все задалось. Но в реставрации задалось все. Юрий Михайлович Лужков в 1998 году, открывая очередной конкурс реставрации, произнес исторические слова: «Десять лет назад мы с вами были взволнованы тем, что Москва теряет свой архитектурный облик. Москва дряхлеет, Москва становится городом, в который начинают проникать элементы чуждой архитектуры. Наша задача – не утратить главной цели – возрождения исторического архитектурного облика столицы, снова вернуть к жизни то, что мы чуть не потеряли».

И вот теперь можно отметить – как сказал, так и сделал. Оставим покамест в стороне элементы чуждой нам архитектуры, не будем о грустном, порадуемся тому, что к нам проникли элементы родной нам архитектуры. Самым крупным проникновением, конечно, является храм Христа Спасителя, а также и Манежная площадь, но вместе с ними к нам проникли десятки особняков XIX века, много храмов, торговых помещений, родных могил. Пусть скажет статистика – на конкурс реставрации за десять лет его существования было подано 830 объектов, и почти каждый второй оказался лучшим (325 победителей). То есть проникло около тысячи родных объектов – это, считай, новый город построили.

А как хороши реконструированные объекты! Возьмем хоть лауреатов этого года. Что хочешь возьми – все прекрасно.

Вот, например, какой молодец Геннадий Бурбулис! Как хорошо он себе отреставрировал особняк архитектора Федора Шехтеля на Садовой! Штукатурка ровнее не бывает, новые обои, паркеты, двери удачные, на рынках есть и более кричащие двери. А какая ковка по металлу на балконе! Шик! Даже удивительно, каких высот может достичь реставрация. Ведь десять лет назад мимо здания ходить было страшно – окна выбиты, изнутри тараканы ползут, штукатурка осыпалась, полы провалились. А теперь? Удивительно! Ведь почти сто лет назад здание построено, а выглядит – ну будто вчера сделали!

А возьмем церковь Успения в Путинках – что получится? То же самое получится.

Ну прямо как будто бы вчера все это сделано, хотя на самом деле – вы не поверите – 300 с лишним лет назад, в 1676 году. Все убранство полностью новое. Великолепные иконостасы, росписи тоже великолепные, люстры, кресты, кровля – все новое. Только стены кое-где старые, но этого совсем не видно – так здорово все оштукатурено, так все выровнено – совершенно новая стена получилась. Это правильно еще и потому, что Путинковский переулок, в котором находится объект, теперь сам собой приобрел президентское звучание, и никаких архитектурных неловкостей там быть отнюдь не может.

А Конный двор в усадьбе Кузьминки архитектора Жилярди? Это, между прочим, шедевр, наша национальная гордость. Когда 100 лет назад в Турине, в Италии, случилась выставка и каждая страна должна была показать свой вклад в классическую архитектуру, то Виктор Щуко воспроизвел этот Конный двор и даже премию получил. И неудивительно, премии там давали за национальные новации в классической архитектуре, а у нас это был не только Конный двор, но еще и Музыкальный зал. Никто кроме нас в классической архитектуре не догадался совмещать концертный зал с конным двором, хотя впоследствии на вокзалах делали концерты. Но мы перешли к музицированию в транспортных сооружениях еще на стадии лошадиной, а не паровозной тяги. Так вот, уже у академика Грабаря в «Истории русского искусства», в 1913 году изданной, этот Конный двор выглядит облупившимся. А представляете как он выглядел в советское время? «Там же ходить страшно!» – разгневанно воскликнул Юрий Лужков на открытии конкурса реставрации 1997 года.

И как воскликнул, так все и исправилось. Чудо – теперь там ходить не страшно, а приятно. Выглядит так, будто павильон только что из Турина вернулся, весь умытый, приодетый и с заграничным запахом. Настоящий Парк культуры получился, и заметьте себе, что здания, выстроенные всего пятьдесят лет назад в Парке культуры имени Горького, выглядят дряхлее и старше, чем это, а ему, между прочим, без малого 200 лет.

Некоторые думают, что эти успехи легко даются. А между тем, реставрация – такой процесс, в котором нужна сложнейшая методика, и она у нас есть. Неспециалисту о ней порой бывает судить трудно. Дело в том, что для реставрации совершенно не нужно, чтобы от реставрируемого объекта что-нибудь оставалось. Даже наоборот, это мешает, и, как правило, если что-нибудь реставрируется, то на начальном этапе приходится это сносить.

На основании поверхностного взгляда на методологически обоснованную необходимость утилизации дряхлости многие делают неверные выводы. Так, например, произошло с «Военторгом», который в настоящий момент кажется снесенным. На самом деле, это обывательская точка зрения, а с точки зрения настоящих профессионалов это закономерный этап процесса реставрации. В скором времени, когда мы его отреставрируем, вы его просто не узнаете. «Военторг» будет как новый. То есть, точнее, он новый будет, как старый. То есть вообще не будет разницы между новым и старым. Словом, что бы ни говорили обыватели, будет прекрасный магазин и красота.

Этот пример нам ясно показывает, что чем меньше осталось, тем лучше. Поэтому совершенно естественно, что мы можем реставрировать те вещи, которые не только не сохранились, но даже и не существовали. Приведу пример.

Выставка, посвященная десятилетию конкурса реставрации, проходила в Гостином дворе (который теперь тоже как новый), и она была проведена вместе со Второй общецерковной выставкой «Православная Русь», что тоже было прекрасно, потому что никогда еще успехи нашей реставрации не показывались правильной публике. Тайные недруги постоянно пытаются воспрепятствовать приглашению благонравного хрониста, чьи строки вы читаете, на торжественные мероприятия, поэтому проникать на выставку мне пришлось тайно, по чужому приглашению, великодушно переданному мне одним сочувствующим архитектурным вельможею. Так вот, подходя к Гостиному Двору, я обнаружил огромную толпу приглашенных, кою не пропускало не менее представительное сообщество милиционеров. Оказалось, что хотя открытие выставки было назначено на полдень, но в полдень ее решили осмотреть патриарх, мэр, и замминистры культуры, и посему никого не пускали до двух часов. Образовались непропущенные, и в преизрядном количестве. Так вот, обычно кого из-за приезда начальства заставляют два часа стоять на морозе, те склоняются к известной оппозиционности, и чего уж греха таить, я сам, бывает, теряю благонравие. Но тут не выказывалось ни малейшего озлобления, люди стояли плотно, но благостно, и время от времени раздавались совершенно непредставимые в данном контексте речи, что, дескать, свежий воздух дух крепит, и не померзнешь – не отогреешься. Когда же чаемое совершилось, и я, наконец, пошел осматривать выставку, то был по неразумию ошарашен присутствием на конкурсе реставрации объектов, не имеющих, казалось бы, к ней касательства. Среди победителей конкурса, например, был довольно известный в Москве объект – дом в форме яйца Фаберже архитектора Ткаченко, поставленный на улице Машкова. Данное произведение постоянно трактовалось светскими критиками как пример авангардной игры архитектора на грани (а то и за гранью) китча, тем более что идею его когда-то выдвинул известный художественный провокатор, а в данном контексте уместнее сказать срамник, Марат Гельман.

Недоумеваю я против этого яйца, а рядом со мной смотрит его духовное лицо в форме. Я решился. «Скажите, – говорю, – батюшка, а почему же это реставрация, ведь такого яйца ни на этом месте, ни вообще в России прежде не бывало?» – «Как же, – говорит, – это наши духовные традиции, яйцо Фаберже. Тут, поди, владыка живет».

Что это, как не весьма удачная реставрация того, чего, конечно, в буквальном смысле не было, но если бы было, то являлось бы уместным и благолепным? Яйца Фаберже, как известно, обладают неизъяснимой прелестью – а почему? Здесь весьма кстати психоаналитическое объяснение. Профессор Хомиманн еще в конце 1920-х гг. указал, что «в отличие от взрослых, которые <…>, детские сновидения о яйцах имеют совсем иной смысл. Детям снятся яйца в субъективном контексте, они сами видят себя в качестве цыплят. Ребенок мыслит себя в яйце, как в домике, перед нами стремление вернуться в пренатальное состояние». Можно предположить, что, глядя на яйцо Фаберже (которое в сущности есть игрушка), человек как бы впадает в детство и подсознательно хочет в яйце поселиться.

С другой стороны, они не просто яйца. Недавно, 4 февраля, патриотически настроенный бизнесмен Виктор Вексельберг купил в пользу России практически десяток яиц Фаберже и хотел выставить их в храме Христа Спасителя. По слухам, министр культуры Михаил Швыдкой прямо кричал на коллегии: «Почему в храме? Почему не в системе министерства? У министерства должна быть принципиальная позиция по яйцу!» – как будто это не Минкульт, а Минсельхоз. А причина вневедомственного желания бизнесмена выставить яйца в храме заключалась в том, что он видел в них сакральное начало, и его можно понять. Ведь пластмассовые версии яиц Фаберже тоже продаются не в культурных киосках «Союзпечати», а в софринских церковных.

Так что, с одной стороны, у нас имеется выраженное желание оказаться в яйце, как в домике, а с другой – некое сакральное начало, которое исходит от яйца. Именно это уникальное сочетание и является предметом реставрации в работе Сергея Ткаченко. Он как бы реставрирует тот сверхобраз, то, так сказать, сверхъяйцо, которое подсознательно заставляет нас так относиться к яйцам Фаберже – владыка, живущий в украшенном яйце и оттуда осуществляющий заботу над вверенной ему территорией.

Это только один пример реставрации несуществующих сооружений, которым мы можем по праву гордиться, а таких множество. Возьмите для примера дворец Деда Мороза в Великом Устюге. По всему ясно, что он должен был бы быть, но его почему-то не было. Пришлось реставрировать. И я хочу сказать, что мы вполне могли бы проводить реставрацию несуществующих исторических сооружений других народов: Валгаллу, замки Синей Бороды, дом Красной Шапочки – все эти вещи могли бы нашими силами очень украсить мировую сокровищницу зодчества. Но здесь нужно помнить о грустном.

Юрий Лужков говорил о проникновении чуждых нам элементов в архитектуру, но, развивая эти положения, заметим, что чуждые влияния могут проявляться как в открытом виде, так и в скрытом. В открытом виде с ними легко – мы их уничтожаем. Уже уничтожено чуждое влияние гостиницы «Интурист» на Тверской, мэр принял историческое решение об уничтожении не менее чуждой гостиницы «Россия», мы, несомненно, разберем и здание Гидропроекта на Ленинградском проспекте, и Госстандарта на Садовом кольце, и другие архитектурные уродства. Многие (в особенности идиоты-акционеры, внесшие, ха-ха, в 1992 году денежки в эту Панаму) недоумевают, когда же будет построено Сити, считая, что причины его невозведения чисто финансовые. И того не понимают, что все Сити представляет собой пример выраженного чуждого проникновения, которого Юрий Лужков никогда не допустит. По крайней мере, до тех пор, пока мы не придем к адекватному проекту, скажем, Сити-града, вдохновленного градом Китежем. Кстати, исчезновение этого града есть пример тревожной исторической бесхозяйственности. При Лужкове такого никогда бы не случилось, и сегодня мы всерьез можем рассматривать проект реставрации этого национального достояния.

Но это открытые случаи проникновения к нам враждебной архитектуры. Гораздо опаснее угроза скрытого проникновения чуждого. Это как насморк, который скрытно проникает в организм и совершенно лишает его достоинства и привлекательности.

Причем насморк – это еще мягко сказано. В реставрации нам грозят тенденции, которые с медицинской точки зрения должны быть откровенно названы сифилитическими.

Скажем, не далее чем в 2001 году королева Елизавета торжественно отрыла галерею Тейт, отреставрированную хвалеными швейцарскими архитекторами, так называемыми звездами Херцогом и де Мероном. Они осыпаны международными премиями, а что мы имеем в результате? Новая Тейт-галерея располагается в старой электростанции, и в результате проведенных реставрационных работ она практически не изменилась. Остались старые стены, полы, даже элементы производственных мощностей, в виде кран-балки, ездят через центральный холл. И эту, с позволения сказать, реконструкцию, оставившую в музее все признаки производственного помещения, открывает королева! У нас бы такую халтуру не стали открывать даже на уровне директора по эксплуатации зданий, инженерных сооружений и коммуникаций товарища Комиссарова Александра Владимировича.

До сих пор в Италии непревзойденными считаются многочисленные реконструкции старых зданий под музеи, которые проводил в 1970-е – 1980-е гг. Карло Скарпа. Возьмем, скажем, такую работу хваленого итальянского авторитета, как Кастельвеккио (Старая крепость) в Вероне, и сравним ее с таким признанным эталоном нашей реставрации, как новоотделанные залы Большого Кремлевского дворца. В Большом Кремлевском дворце вы нигде не найдете никаких признаков ни старой кладки, ни старых стен, ни старых вещей, ничего, что напоминало бы о прежних временах. Там все рябит от сияния света и богатства. А в Кастельвеккио, напротив, обнажена вся кладка стен, и мы ясно видим недочеты в работе древних каменщиков. В то же время новые витрины, рамы, лавочки, стулья лишь в самом отдаленном виде напоминают древние образцы, они сделаны из металла и стекла и выглядят чужеродными элементами.

И такой способ реставрации распространяется на целые города. Например, в настоящее время происходит чудовищная акция по очищению всех палаццо города Сан-Сеполькро, родины итальянского художника Пьеро делла Франческа, от поздней штукатурки. Да что Сан-Сеполькро, это маленький город. А Венеция? Во время своего исторического визита в Венецию Владимир Иосифович Ресин предложил снести все эти полуразвалившиеся лачуги, эти так называемые дворцы и отстроить их заново. Но это предложение не было даже поставлено на обсуждение на венецианском градсовете.

Сохранение развалин, трещин, разломов, антиэстетических швов, гнилых полов, устаревшей фурнитуры и отслужившей свое столярки западные горе-эксперты называют научным. Они пытаются нам доказать, что старые здания должны сохраняться в «подлинном» виде. На самом деле, за этим указанием на подлинность стоит не что иное, как желание сохранить древнее здание старым. То есть, чтобы при взгляде на него каждый видел, что оно старое. Между тем, древнее здание совсем не должно быть старым, а совершенно наоборот. Мы это доказали строительством Храма Христа Спасителя, который, несомненно, является одной из чтимых древностей нашей Златоглавой, и при этом совсем новый. Возьмите в соображение, господа эксперты, вот что. Ведь в древности эти здания совсем не выглядели старыми? И не могли выглядеть, потому что их только что построили. А мы ведь восстанавливаем так, как было в древности? И что же вы хотите?

Недавно, на обсуждении программы застройки так называемого Золотого острова против храма Христа, Юрий Михайлович в свойственной ему живой и афористической манере блестяще развернул перед общественностью суть нашей реставрационной политики. Газета «Известия» с восторгом описывает это выступление в следующих словах.

«Кто-нибудь хочет высказаться? Тогда я скажу, – мэр лазерной указкой обвел вывешенные на стене эскизы. – Архитектурная концепция мне нравится. Предлагаю в целом проект одобрить. Но меня удивляет застенчивый, я бы даже сказал, трусливый подход авторов к расчистке тех халабуд и жутких строений, который сейчас расположены на острове. Конечно, мы должны сохранить все, что имеет отношение к старине, но старье расчищать надо более решительно. Мы не зря назвали этот проект “Золотым островом”».

Именно этой глубочайшей диалектики старья и старины не понимают западные горе-эксперты, прививающие реставрации свой архитектурный сифилис. А между тем, все просто. Старье, когда его начинают ценить такие люди, как Юрий Михайлович, диалектически переходит в свою противоположность. Из плохого оно становиться хорошим (стариной). Однако же это не просто смысловая замена, но и глубокое пересоздание старья, которое становится новьем. «Старина есть старье, пересозданное в новье» – вот диалектическая формула московской реставрации. Вот как надо понимать этот вопрос, причем такое понимание насущно необходимо.

К чести московского реставрационного комплекса можно сегодня с уверенностью сказать, что из 830 отреставрированных в Москве зданий нет ни одного – я подчеркиваю, ни единого, – здания, отреставрированного по так называемой научной методике. Если в советское время отдельные примеры подобных реставраций еще встречались (в особенности здесь отличалась новгородская школа реставраторов-вредителей), то на сегодняшний день эта практика полностью изжита. Все дома выглядят как новые, большинство из них снесено и выстроено заново, в ряде случаев использованы современные строительные конструкции (монолит, металл), и везде – современные отделочные материалы. Эти древние здания простоят еще десятки лет, не требуя никакого ремонта.

Дело не только в том, что благодаря такому пониманию прошлое становится ближе к нам, получает дружеское осмысление, что и выражается в обращении «старина». «Эй, старина, здорово выглядишь», – вот с какими словами как бы мысленно обращается каждый москвич к отреставрированному заботой московского правительства объекту. Но дело не только в этом, а и в экономических вопросах.

В отчетный период опять обострились отношения между федеральными властями и московскими за обладание памятниками федерального значения на территории столицы. О самом споре мы подробно поведали в нашей хронике двухлетней давности, а теперь он возобновился, и стороны обменялись рядом взаимных колкостей по поводу 121 спорного памятника. Полемика свелась к следующему.

Юрий Лужков: «Мы восстановили памятники из руин за счет города. Вы ни копейки в них не вложили, сидели в кустах и ждали, пока мы все сделаем, чтобы потом прийти и претендовать на готовенькое. Неправильно это, нечестно! Просто так прийти и забрать – это называется экспроприация. Хотите памятники – верните деньги».

Министерство культуры: «Вернуть деньги – здравое предложение, никто не собирается оставлять сделавших доброе дело мэрию и даже инвесторов «без штанов». Но сделать это надо на основании документов, подтверждающих, откуда взялись деньги, и акта историко-культурной экспертизы, где будет указано, что и технологии реставрации, и затраты на нее обоснованны. А то девять из десяти памятников после этой реставрации и памятниками назвать нельзя – дай бог, если сохранились фасады».

Нельзя не обратить особое внимание на то местоположение Министерства культуры, которое четко обрисовал Юрий Михайлович в своей краткой и эмоциональной речи. «Вы сидели в кустах», – заявил он Министерству. На самом деле, Министерство культуры находится не в кустах, а в здании по адресу «Китайгородский проезд, дом 7», где совсем нет зелени. Но Юрий Михайлович, прекрасно знающий Москву человек, не ошибся. Он имел в виду образные кусты, в которых сидит министерство. И здесь нельзя не заметить, что уже упомянутые горе-эксперты с Запада в своих так называемых реставрациях постоянно пытаются прикрыть оставленное старье фиговым листком фитодизайна. Знаете, разрушенная стена, по ней ползет плющ, газон вокруг и вообще кусты. И из этих кустов министерство косо смотрит на нашу реставрацию, клевеща на славную старину в том плане, что ее и памятниками назвать нельзя, дескать, остался один фасад. Как раз фасад мы и переделываем в первую очередь! Нельзя не вспомнить, что в тот момент, когда наш конкурс реставрации расцветал, министерство пролоббировало вручение в 1997 году Государственной премии Новгородской школе реставрации, насквозь зараженной низкопоклонством перед Западом. Все это вместе – сидение в кустах, клевета на старину и премирование реставраторов-бракоделов – показывает, что министерство заражено чуждыми нам влияниями.

Это может привести к серьезным последствиям. Основываясь на псевдонаучных положениях о подлинности, они пытаются лишить Москву ряда выдающихся памятников федерального значения. Это ставит перед нами новые задачи.

С одной стороны, необходимо ударными темпами продолжать нашу реставрацию. Министерство ценит старье, цепляется за прогнившие балки и разрушенную кладку, и мы можем сказать, что именно эти фрагменты зданий представляют собой, так сказать, рудименты федеральности в теле московского памятника. Характерно, что эти старые фрагменты остались в памятниках от того периода, когда Юрий Лужков еще не начал своей прекрасной деятельности по отделению старины от старья, в них еще сохранился старый, долужковский дух. Поэтому от них нужно как можно скорее избавляться. Нужно, чтобы в памятнике не оставалось ничего федерального, долужковского, чтобы никто не мог сказать: «Здесь федеральный дух, здесь Федерацией пахнет». Это не вопрос эстетический, это вопрос экономической жизни памятника.

Тем более, заметьте, что засидевшееся в кустах Министерство культуры совершенно теряет всякую логику в своих горе-рассуждениях. Сами же говорят, что после нашей реставрации «девять из десяти уже никакие не памятники». А если не памятники, то с какой же стати они на них претендуют? Наша задача – довести эту ситуацию до 100%, чтобы десять из десяти памятников стали не-памятниками с федеральной точки зрения, и в таком случае нам нечего бояться.

С другой стороны, нам необходимо полностью утвердить наши стандарты реставрации на федеральном уровне. Здесь мы тоже добились значительных успехов. Отрадно, что в этом юбилейном году в конкурсе реставрации были представлены не только московские, но и петербургские памятники, и все по московской методике.

Вот, скажем, памятник Петру I, прозванный в народе Медным всадником. Это наше национальное достояние, но, между нами говоря, оно было весьма пугающего вида. Медь под влиянием атмосферных процессов зеленеет, а под влиянием хулиганствующих элементов из военных курсантов, регулярно натирающих коню причинное место, блестит. А под влиянием хулиганствующих ворон и голубей покрывается в области венка и носа царя белыми разводами, и так уже 250 лет. В результате весь Медный всадник пошел пятнами, стал, как светофор: то зеленый, то желто-сияющий, то черный, то с элементом голубиного засида – ужас. Вдобавок, он скакал через вытоптанный пустырь, где фотографируются брачующиеся, и там остается много мусора, как-то: бутылки из-под шампанского, окурки, пластмассовые стаканчики и детали туалета невест. В целом не памятник Петру Великому получался, а какая-то страхолюдина по помойке скакала.

А сейчас как хорошо! Сначала его помыли и почистили, но между нами говоря, он все равно разноцветной образиной гляделся, как будто переболел кожным заболеванием и коня заразил. Что вы хотите, старая бронза, еще при царе лили, технологический уровень – сами понимаете, гомогенность заливочной массы при царизме имела крайне невысокие показатели, осложненные комковатостью. И тогда его покрасили коричневой краской. Некоторые говорили, что это варварство, что бронзу не красят, что это смешно, а ничего смешного, между прочим, здесь нет. Напротив того, получился аккуратный коричневый господин, собранный, незаметный, без ложного трагизма – руководитель петербургского типа. Пустырь засадили анютиными глазками. Очень вышло удачно, как бы император поутру совершает конную прогулку среди анютиных глазок. А не то что «Россию поднял на дыбы». Зачем это? Какой, спрашивается, пример для брачующихся? Теперь, наоборот, образец умеренной спокойной жизни в красоте и уютном достатке.

И главное, еще и краска осталась, поэтому мы еще покрасили ангела на Александрийском столпе, а также и квадригу на здании Генштаба. Правда, на квадригу краски не вполне хватило, пришлось разбавить, и кони теперь выглядят светлее. Но это не плохо, потому что теперь Петр, ангел и квадрига выглядят как шоколадки с разным процентным содержанием какао. Есть такие шоколадки, «Сказки Пушкина», и там в «Золотой рыбке» тоже больше какао-бобов, чем в «О попе и работнике его Балде». А что для нас Петр Великий, Александрийский столп и квадрига Генерального штаба, как не захватывающая сказка нашего великого национального поэта Пушкина?

Процесс проникновения московской методики реставрации в Петербург удачно совпадает с процессом освоения санкт-петербургской недвижимости московскими деньгами. И нам необходимо провести еще одну назревшую новацию в деле заботы о старине. Ведь на каком основании Минкульт хочет отобрать у нас здания? На том, что они – «памятники федерального значения». Но само деление памятников у нас проведено механически – памятник федерального значения и памятник местного значения. При этом характер места совершенно не учитывается, и московские памятники по этому ранжиру ничем не отличаются от какого-нибудь дома купчихи Захребетиной в Кобыльем Закопытище. Места, знаете ли, разные бывают. Я это к тому, что сегодня совершенно необходимо помимо федерального и местного значения ввести еще «памятник московского значения». Этот статус следует присваивать всем объектам, обновленным по московской методике реставрации, независимо от их географического местоположения. И, разумеется, все памятники московского значения должны быть собственностью города Москвы. Это будет справедливым и правильным итогом нашей замечательной московской школы реставрации.

вверх

 Архив

   

07.05.2004 X-MMIV
Григорий Ревзин
Диалектика старья

   

 Архив раздела

   

XXIII-MMVIII

   

XXII-MMVII

   

XXI-MMVII

   

XVIII-MMVI

   

XVII-MMVI

   

XIV-MMV

   

XIII-MMV

   

XII-MMIV

   

XI-MMIV

   

X-MMIV

   

IX-MMIII

   

VIII-MMIII

   

VII-MMIII

   

VI-MMIII

   

V-MMII

   

IV-MMII

   
 

III-MMII

   
 

II-MMI

   

I-MMI

   

 


Rambler's Top100


     тел.(495) 623-11-16 

Rambler's Top100

 © Проект Классика, 2001-2009.  При использовании материалов ссылка на сайт обязательна