Художественный дневник
01.05.2001-01.08.2001

Григорий Ревзин
Путь в Кузьминки
II-MMI - 16.12.2001

Самым тонким и изысканным итогом развития православной духовности на византийской почве был исихазм – то есть молчальничество. Учение, как это вообще свойственно молчальничеству, оставило по себе многочисленные тексты, полемику, интереснейшие высказывания. Это настольско сложная система философских размышлений о природе Бога, что православная духовность на русской почве ее слабо понимала. И помалкивала скорее органически, не вполне понимая, почему.

Ответ дал художник Нестеров, вскрыв молчальническую сущность русского пейзажа. Каков пейзаж, таков и modus vivendi. Дело, замечу, у Нестерова всегда происходит в летнее время, и если сопоставить его искусство с действительностью, то оказывается, что это и было главным в его ответе. На лето русская жизнь впадает в исихазм, Если нечто и произошло, то все равно происходящее окрашено сомнением, уж не пригрезилось ли тебе, подобно тому, что случилось в картине "Видение отроку Варфоломею".

В рассуждении этого молчальничества художественной жизни обозревателю не остается ничего другого, как обзирать себя самого. При этом нерастраченный критический запал обращается на предмет обозрения, отчего к концу сезона впадаешь в решительное самоедство. В самом начале сезона случилась выставка "Арх-Москва", крупнейший форум нашей архитектурной жизни. Вспоминая теперь, с дистанции прошедших месяцев знойного затишья, все, что было, автор настоящего текста склонился к мысли о публичном покаянии.

Три месяца назад я безбожно нахалтурил. Дело было так.

За пять дней до открытия "Арх-Москвы" мне позвонил директор легендарной фирмы "ЭКСПО-ПАРК" Василий Бычков и напомнил, что год назад, в Венеции, в ресторане, ночью, я обещал ему написать предисловие к каталогу. Так что он ждет от меня текст через три часа.

Таким людям не отказывают. Беда в том, что я решительно не представлял себе, что будет на выставке. Как выяснилось, Бычков, занятый сложными боями с таможней, предвыставочным движением капиталов, курьеров, мастеров и чиновников, тоже этого не знал. Он только вспомнил, что там будет 39 архитекторов, которых члены экспертного совета выбрали для участия в выставке. "А кто они, эти члены?" – спросил я. "Сейчас, – сказал Вася. – Кто у нас члены? – крикнул он куда-то в сторону от телефона. – Ага. Ты и есть член. Ты что, издеваешься?" Это эффектно исчерпало тему.

Я попросил выслать мне хоть список, кого в итоге выбрали эти члены. У Бычкова все работает как часы, через сорок секунд список был у меня в компьютере. Я прочел его и понял, что дело дрянь. То есть таких разных, ничего между собой не имеющих мастеров, которые попали в этот список, еще надо было специально поискать.

Я лихорадочно стал соображать, что бы между ними могло быть общего. Модернисты? Ага, жди – там Филиппов. Непризнанные? – во-во, во главе с Андреем Боковым, который теперь самый главный начальник. Просто хорошие архитекторы? Это сильная концептуальная идея – выставка просто хороших архитекторов. Конкурс художественной самодеятельности и то посмекалистей устраивают. Нет, это провал.

Из отведенного мне времени прошло уже десять минут. Я понял, что проштрафился. Некоторое время я проклинал ту ночь в Венеции, тот ресторан, где я, размякши от осьминога, дал такое неосторожное обещание, и тут вдруг у меня в голове всплыл совет одного бывалого авангардиста – когда ты по уши в дерьме, делай вид, что это художественная акция. Надо назвать этот провал победой, решил я.

Я написал текст под названием "Выставка победителей". Мол, был лужковский стиль, а теперь его нет, а это победители лужковского стиля. Перечел – вроде ничего. Гладко. Через пять дней открылась Арх-Москва. Шел ряд из 39 маленьких, ничем несогласованных персоналок. Кто показывал одно здание, кто работу мастерской за десять лет, кто художественную акцию. Я подошел и был встречен обозревателем газеты "Культура" Сергеем Хачатуровым. Он сердечно со мной поздоровался, а потом выразил лицом изумленное негодование. Потом я встретил нижегородского архитектора Василия Бандакова, который меня сухо поблагодарил за то, что я объявил его победителем Юрия Лужкова. Уходя, я встретил великого авангардиста Юрия Аввакумова, который силами трех грузчиков тащил в ЦДХ свой мост "Красная Горка", сделанный пять лет назад. Я решил проследить за великим авангардистом, и обнаружил, что он отнес эту свою "Красную горку" в самый конец ряда из 39 архитекторов-победителей и подставился к ним в самом конце алфавита, вслед за Филипповым и Хазановым, хотя и по имени, и по значению должен был бы этот ряд начинать.

Я понял, что идея победы широко проникла в узкие круги. Это было только начало. В течении недели про "Арх-Москву" было опубликовано пятнадцать статей. Все как один сочли, что эта сборная солянка из 39 ингредиентов и приправы – самый главный амбициозный и концептуальный проект выставки. Просто по названиям статей: Сергей Хачатуров. Арест на ордер. Крупнейшая архитектурная выставка России объявила приговор московскому стилю. // Александр Туров. Пейзаж после битвы: в России теперь только одна архитектура. // Андрей Субботин. Москва под ударом. // Николай Молок. 39 архитекторов. // Мария Михайлова. Москва безбашенная. И так далее.

Любой критик (знаю по себе) воспринимает известие о том, что кто-то теперь победитель как крик "ату его!" Ату и было. Никто не усомнился в том, что это "выставка победителей". Все разнесли в пух и прах, во-первых, процедуру победы, во-вторых – тех, кто решил к ней примазаться.

Николай Молок во "Времени МН" написал так: "Вроде бы все правильно. Но несколько вещей все же не очень понятны. Например, почему эксперты сочли, что именно они эту элиту сформировали, когда это сделала сама жизнь? (ох, как он прав – именно, что сама жизнь, в виде Васи Бычкова, который прислал список тех, кто дал согласие на участие в выставке). И почему "победителей" именно 39, а не 38, как попугаев? (И тут он прав, если бы их было как попугаев, это бы в корне изменило ситуацию). То есть принципы отбора совершенно не ясны, а потому амбициозный проект "Арх-каталога" оказывается вполне бессмысленной затеей, не нужной ни заказчикам, ни архитекторам, ни зрителям".

Сергей Хачатуров в "Культуре" написал так: "Всего интересней было узнать, что происходит с российской архитектурой после скоропостижной и широко объявленной смерти "лужковского стиля". Организаторы и идеологи выставки преисполнены пафоса. Ключевые слова - "выставка победителей", "свежий воздух", "конец эпохи" и даже "бархатная революция". Во-первых, что касается "конца эпохи". Так называемый "московский стиль" действительно загнулся, но, если честно, то настоящая причина его безвременной и стремительной кончины - вовсе не заслуга неких прогрессивных архитекторов. Лужковские времена прошли не потому, что архитекторы научили власть любить другую архитектуру, а потому, что у Лужкова после кризисов (финансовых и политических) денег на масштабные проекты нет. И придворные мастера, как и полагается, в отсутствие денег как-то сразу стушевались. "Выставка победителей" - определение, требующее комментария. Победителем новая архитектура объявлена в отсутствие противника".

Я было начал недоумевать, какую процедуру победы г-н Хачатуров счел бы достойной. Как он это себе представляет – вот собираются с одной стороны мастера лужковского стиля, с другой – прогрессивные модернисты, и дальше мутузят друг друга до первой кровянки? Вряд ли все-таки так. Оказалось -- именно что так. Через некоторое время он опубликовал рецензию на первый номер нашего журнала, где расставил все точки над i. "Отрадно, – написал он про меня, – что классику защищает не тщедушный библиотечный очкарик, а коренастый боксер на ринге". Я, было, загордился, плечи расправил, но тут выяснилось, что похвала с подвохом. Как часто бывает с боксерами, люди они сильные, но недалекие и отличаются скудным словарным запасом, который, впрочем, используют с большой силой. "Тонкий логический дискурс, -- продолжил он свою рецензию-- заменяется гипнозом ярких речевых клише". Чаемое зрелище главного редактора "ПК", размахивающего балясиной с хриплым воплем: "Кто, блин, на меня?!!" -- вполне очертило, какого рода победа устроила бы воинственного критика. Действительно, никто из 39 архитекторов с такими яркими речевыми клише к Лужкову не обращался.

В результате всей этой истории, к началу мертвого сезона мы вышли в молчащий пейзаж после битвы, причем все усомнились и в том, что битва была, и в том, что она велась по правилам благородной состязательности, и в том, что зафиксировавшие победу летописцы являют собой образцы высокой беспристрастности, а не желают примазаться к победителям, позорно просидев всю борьбу с лужковским стилем в кустах -- но не в том, что сама победа состоялась. Так вышло со сторонними наблюдателями, и виной тому – один халтурный текст.

Но самое интересное в том, что в победе не усомнились и сами побежденные. Политика восстановления духа старины, обретения наших утраченных традиций, работы со стилем места практически ушла из столицы и проявлялась за отчетный период в местах довольно экзотических, хотя по-своему знаковых. В начале лета начальник Московской железной дороги Геннадий Фадеев выехал в Тульскую область, где договорился с губернатором Василием Стародубцевым полностью восстановить в духе времен Льва Толстого железнодорожную станцию "Ясная поляна".

Это было типовое железнодорожное сооружение времен эклектики – она построена в 1870 году. Интерес ей придают не сами архитектурные формы, а несколько неожиданное действие, которое они производят. Именно на эту станцию Толстой отправился из усадьбы, чтоб уж никогда не вернутся домой. Восстановить ее, конечно, важно. Толстой сомневался в правильности своего самоубийственного поступка, и тут важны мельчайшие подробности, толкнувшие его к роковой черте. Зрелище станции, увидев которую, он окончательно укрепился в решении бежать куда глаза глядят, добавит пониманию трагедии графа необходимой наглядности.

Восстановленную станцию собираются сдать уже к осени, и торжества по этому поводу, безусловно, явят поучительную картину смирения сильных мира сего. Не вызывает сомнения, что на открытии будут присутствовать лица важные и чиновные, и все они, возможно, повторят за Львом Толстым его беспримерный путь, символически обозначающий траекторию ухода от мирских дел. Но даже если они и не поедут по толстовским местам, все равно их собрание окажется знаменательным. Вместе с историческим обликом станции, несомненно, всплывет и ее название времени яснополянского графа, а называлась она "Козловая засека".

Казалось бы, собрание в "Козловой засеке" не может обойтись без присутствия Юрия Лужкова как патриарха подобных начинаний. Однако же отношения московской мэрии с памятниками старины за отчетный период до такой степени осложнились, что скорее всего его там не будет. Побежденный 39 архитекторами, он получил и другой удар от бессчетных охранников памятников. Заботу о старине у московских властей отняли.

далее>>

вверх