Художественный дневник
01.07.2004-01.10.2004

Григорий Ревзин 
Идущие на смерть себя приветствуют 
XII-MMIV - 08.11.2004

Отчетный период характеризовался крупнейшим событием, которое проявило состояние некоторой смятенности в архитектурных умах. Произошла выставка «Арх-Москва», которая девизом своим имела «Тупик», что породило живое обсуждение вопроса о том, где мы сейчас находимся.

Тему «Тупика» придумали два молодых и подающих большие надежды куратора Кирилл Асс и Борис Бернаскони, а в обсуждении темы поучаствовала вся архитектурная общественность. Тут необходимо отступление. Ясное, отчетливое, я бы даже сказал, звенящее ощущение того, что ты вместе с мирозданием зашел в тупик, часто посещает любого русского интеллигента. После этого интеллигент обычно производит операцию метафоризации тупика, а именно переносит его на какое-то подвернувшееся его внутреннему взору дело. Как правило, таковым оказывается государственная власть, но в случае узкой специализации осознавшего тупиковость он может перенести это осознание на область, более ему известную. Литераторы – на литературу, музыканты – на музыку, сотрудники Гидрометцентра – на погоду. Русская погода часто оказывается в тупике. Это нормально.

Поэтому когда младые кураторы заявили, что темой следующей выставки будет «тупик», то чувства в отношении этой инициативы были двойственными. С одной стороны, каждый ощутил, что это реализация его собственных сокровенных чаяний и дум, и не поддержать такое невозможно. И тут был даже момент какой-то ревности, потому что я, скажем, еще когда говорил, что русская архитектура в тупике, а теперь вот они получат все лавры тупиковости. Однако тут, конечно, обижаться невозможно, потому что опять же не ты это начал. Собственно, первое известное нам высказывание о русской архитектуре – сообщение летописи об экспертизе рухнувшего Успенского собора Московского Кремля псковскими мастерами, установившими, что «известь не клеевита», – может рассматриваться в том же смысле. Знаете, известь не клеевита, функция не функцовита, среда не средовита, концепция не концептовита, и вообще полный тупик.

Но, с другой стороны, в силу самого механизма осознания тупиковости как изначально личного чувства, лишь потом перенесенного на более общее состояние мироздания, у риторики тупика есть одна особенность. Человек, заявляющий, что он в тупике, вызывает сочувствие, как любой заблудившийся. В то же время человек, заявляющий, что в тупике кто-то другой, может вызвать совсем иные эмоции. Например, Никита Сергеевич Хрущев, несмотря на то, что сделал много хорошего, не пользуется большой популярностью у архитекторов как человек, заявивший, что они в 1954 году зашли в тупик. Да и вообще, казалось мне, есть что-то странное в том, чтобы организовывать выставку под названием «Тупик». Как приглашать на нее экспонентов? Вот, Иван Иванович, мы тут решили организовать выставку «Тупик» и хотим сделать вас одной из центральных фигур экспозиции, поскольку ваше творчество, как нам думается, является одной из наиболее ярких демонстраций этой идеи. Мне почему-то казалось, что здесь есть какая-то неловкость.

А совершенно, как выяснилось, зря. Никакой неловкости не произошло, ни один из архитекторов не отказался выставиться из соображений того, что ему неприятно служить иллюстрацией тупиковости. Ни один. Как точно сформулировал этот порыв замечательный и вовсе даже не утерявший, на мой взгляд, пути архитектор Михаил Хазанов: «Если все ребята в тупике, то я тоже в тупике». Все ребята принесли свои работы, вложили немалые деньги в экспозиции и выстроились в ряд, чтобы их отчитали. Это было, как если бы к знаменитому хрущевскому Всесоюзному заседанию строителей архитекторы-классицисты сами и за свои деньги сделали бы экспозиции своих работ с особым вниманием к деталям, с их подробной прорисовкой, а возможно и с моделями излишеств в натуральную величину, чтобы было легче разоблачить их как тупиковое явление.

Выставка, однако же, была столь прекрасна, что, казалось, это должно как-то переломить ситуацию. Все-таки не 1954 год, все-таки была надежда, что посторонний наблюдатель, увидев этакую несуразицу, заявит, что, дескать, разуйте глаза, какой тупик, сами вы тупик. Но тут есть такая проблема, что хотя критические умы у нас в России отличаются совершенной независимостью позиции, но вот лозунг, общее настроение и вообще такой, казалось бы, малозначительный документ, как пресс-релиз, как-то подспудно на них действует самым прямым образом. «Архипелаг Тупик», «Что видно из тупика», «Арх-Москва в тупике», «Смерть русской архитектуры», «Тупиковое направление в зодчестве» – так назывались статьи, посвященные выставке, в прессе. «Пессимизм организаторов фестиваля вытравил все то, чем славилась «Арх-Москва» раньше: профессионализм подготовки, изобретательность, точную артикуляцию идей. Архитектура преставилась, и мы опустили руки... По сравнению с прошлым годом нынешняя «Арх-Москва» – несколько шагов назад. Пространство никак не выстроено. Коммерческие и некоммерческие проекты слиплись в какую-то невкусную кашу. Давись, да и только», – написал во «Времени новостей» один из самых наших страстных и откровенных критиков Сергей Хачатуров.

Вопрос в том, где же выход из тупика. Как ни странно, его нашли легко и быстро, вернее, он нашелся сам. Выходом были признаны приехавшие на «Арх-Москву» иностранные зодчие. Этторе Соттсасс, рассказывавший, как 30 лет назад он покуривал наркотики, был единогласно воспринят всеми как наша надежда и опора. Массимилиано Фуксас, Одиль Дек, Бернар Чуми, вызвали больше разногласий, но в целом были приняты с восторженными надеждами и упованиями. «В русской архитектуре роль лидеров всегда играли иностранцы», – обозначил главный архитектурный итог года в «Известиях» Семен Михайловский.

Честно сказать, сначала так не договаривались. Что получилось? Вот выставка называется «Тупик». Приглашаются на нее русские. Это демонстрация тупика. Понятно, хотя обидно. Приглашаются иностранцы. По идее – туда же. Но вот поди ж ты – никому в голову не пришло рассмотреть означенных иностранных звезд как проявление тупиковости. А ведь когда младые кураторы Асс и Бернаскони заявляли тему тупика, то рассказывали, что в тупике не только мы, а и все остальные тоже. В качестве ярких примеров тупиковости они приводили лорда Фостера, Заху Хадид, Питера Эйзенманна, которые все придумали уже 20 лет назад и с тех пор у них нет никаких новых идей. Ну, это юношеский максимализм, сразу вот так на Фостера переть, но, скажем, Одиль Дек – почему бы не считать, что она в тупике? Ей, кстати, от этого нашего мнения ни холодно, ни жарко, так что никому не обидно. Или Эрик ван Эгерат, все лето приспосабливающий комплекс «Русский авангард» к разным участкам города Москвы – ну чем он не в тупике? Ну может, он оттуда и выйдет, но пока-то можно?

Нет. Получилось так, что наши все ребята в тупике, а их – вовсе наоборот, в белом фраке. С целью как-то пересмотреть эту позицию, я напечатал в газете «Коммерсант» статью «Заграница нам построит». Я позволю себе ее частично процитировать.

«Выступает Этторе Соттсасс. Этому человеку восемьдесят семь лет, и он уже давно и заслуженно ничего не делает. Его дизайнерская слава пришлась на шестидесятые-восьмидесятые годы, его идеи связаны с ранним постмодерном. Все в восторге, и господин Соттсасс тоже. Он даже потрясен. «Меня так в мире никогда нигде не принимали. Пожалуй, только в Палермо тридцать лет назад», – сказал он после овации, которую устроила ему русская аудитория. Я не хочу сказать, что господин Соттсасс не достоин оваций. Я другого не понимаю. Тут же на выставке присутствуют Михаил Филиппов, Михаил Белов, Александр Бродский. На троих в те же самые 80-е годы они выиграли около 50 международных конкурсов. В отличие от Соттсасса, они тогда были еще очень молодыми людьми, и сегодня продолжают активно действовать. Почему их никто не удостаивает оваций?

Мы становимся провинциальной страной, где местные архитекторы делают средний уровень строительства, а чтобы получить что-нибудь хорошее, нужна звезда с Запада. И все радостно это приветствуют, делают про это выставки, пишут манифесты и статьи. Господа, нельзя выйти из провинциальности, восхваляя тысячи раз расхваленных западных звезд. Единственный путь – это научиться любить своих».

Через неделю после публикации этого текста в газету «Коммерсант» пришло гневное письмо от Юрия Аввакумова.

«Три года назад я пытался уже диагностировать болезнь одного из ваших авторов, специализирующихся на архитектуре. Автор путал журналистскую профессию с рекламным бизнесом, используя средство массовой информации для распространения информации о себе как о крупном культурном деятеле. Так вот, судя по последним публикациям этого автора, болезнь крайне запущена.

Когда автор, возбудившись от собственной культурной значимости, начинает строить чуть ли не всех художественных критиков и современных российских архитекторов, обвиняя в низкопоклонстве и заигрывании с Западом («Заграница нам построит»), он, во-первых, впрямую обманывает читателя рассказами про мнимые победы россиян над мировыми звездами как во времена «бумажной архитектуры», так и сегодня, а во-вторых, просто не может уразуметь, что молодая российская архитектура только сейчас начинает играть на профессиональном уровне, и дай Бог, если лет через десять-двадцать и у нас, почти как в теннисе, появятся звезды, известные на весь мир. По щучьему велению суперпрофессионалами не становятся – для этого необходима тотальная консолидация усилий общества в создании открытого архитектурного рынка, подъеме архитектурного образования до международного уровня, осознании важности собственного архитектурного наследия, на котором весь двадцатый век развивалась мировая архитектура, которую ваш автор так ненавидит вместе с ее русскими корнями».

Призыв полюбить русских архитекторов, таким образом, закончился провалом, хотя он дался мне нелегко. И даже сама заявка была расценена как проявление глубокой ненависти, замешанной на мании величия. Не то чтобы я был оскорблен в лучших чувствах – с тех пор как в 2000 году я был комиссаром Российского павильона на Венецианской биеннале, вопреки мнению Юры, считавшего, что это место больше подходит ему, он часто пишет в газету, и я уже привык. Обычно он обвиняет меня в некомпетентности, нечистоплотности, коррумпированности, графоманстве, умопомешательстве и требует немедленного увольнения. Все это не представляет общественного интереса. Но в этот раз он поднялся до настоящего гражданского пафоса.

Произошло нечто поразительное. Была проведена большая выставка лучших русских архитекторов, основной идеей которой была демонстрация их художественной импотенции. Параллельно с этим были показаны работы западных мастеров и проведены их мастер-классы с целью показать, какие они хорошие. И это все сработало. То есть – суперуспешная пиар-акция по дискредитации национальной архитектурной школы, и если бы можно было назвать имя человека, который ее придумал, то его следовало бы признать куратором супер-класса, потому что очень трудно всех вот так развести. И кроме того, поохать над тем, какой же бюджет надо было ухнуть на такую кампанию. Никакому «Боингу» не снилась такая акция против «Ил’ов», никакой западный автомобильный концерн не смог так умыть отечественный автопром. Но не было гениального куратора, и денег не было.

Надо осознать, насколько все это уникально. Никто ничего не заказывал, никто ничего не финансировал, архитекторы сами принесли свои работы, чтобы показать, что они в тупике. Критикам никто ничего не проплачивал, они сами собой пришли к выводу, что вся русская архитектура в тупике и нужно славить иностранцев. Никто не проводил никакой специальной политики. Она сама провелась. Русская архитектура сама себя высекла.

Все складывается само собой, потому что указание на тупик соответствует глубинным чаяниям архитектурной общественности. Эти глубинные чаяния заключаются в том, что по-настоящему любить русскую архитектуру – значит считать ее недоразвитой, а призывать ее любить сегодня – значит ее ненавидеть. Любовь есть ненависть. Ненависть есть любовь. Просто Оруэлл какой-то. В этом месте я бы хотел подчеркнуть поразительную величественность происходящего.

Эта история доказала, что русская архитектура есть плоть от плоти русской интеллигенции. Не в современном смысле – интеллектуалов, а интеллигентов в самом глубинном смысле этого слова. Ведь это только по форме Оруэлл, а по содержанию – продолжение лучших традиций революционных демократов, которым нас обучали в школе. Юрий Аввакумов смотрит на русскую архитектуру ровно так же, как Белинский, Некрасов, Добролюбов и Чернышевский на русскую действительность в целом, и бичуя «мерзости русской жизни» (в которые по личным причинам попал и я), тем самым как раз и проявляет к этой русской жизни любовь.

Это латентное наследие «неистового Виссариона» свойственно совсем не только Юрию Аввакумову. Напротив, в художественной форме кляузы он выразил широкие настроения архитектурных масс. Большинство прогрессивных архитекторов и критиков считают то же самое. Скажем, Евгений Асс, ставший в этом году куратором Российского павильона на Венецианской биеннале, вообще решил там не показывать работ русских мастеров как не достойных внимания мировой архитектурной общественности. Вместо этого в Венецию поехали студенты с целью поучиться у западных профессоров. Никто не возразил, что это как-то странно, заявлять, что в России нет ни одной архитектурной работы, достойной демонстрации в ряду произведений из Венгрии, Венесуэлы, Бразилии, Чехии, Аргентины, Уругвая и еще пятидесяти стран, которые выставляются на Биеннале. Все они используют свои павильоны для того, чтобы прославлять своих архитекторов, совсем не смущаясь, что у них нет Цумптора и Херцога с де Мероном. Никто не возразил Ассу, что национальные павильоны – это именно место для такого прославления, а учиться студентам следует за партами. Все поддержали, а страстный Сергей Хачатуров в «Еженедельном журнале» назвал эту акцию «Великим посольством», отождествив Евгения Викторовича с Петром Великим, и заявил: «Вопреки мнению тех, кто обвиняет всех и вся в клевете на великую русскую архитектуру нового тысячелетия, решение Асса кажется мне высшим проявлением любви к отечественному зодчеству». Есть обычная любовь к архитектуре, а есть высшая – это когда публично заявляют, что у нас так все плохо, что и показывать нечего.

Проблема в том, что, начав разоблачать эту позицию, любой полемист впадает в какую-то замшелость. Совершенно готовая, законченная аргументация против интеллигентной русской любви в форме ненависти содержится в сборнике «Вехи», который, к несчастью, раньше не входил в программу средней школы и не так отпечатался в сознании архитектурной общественности, как Писарев и Белинский. Можно было бы указать на известный социальный катаклизм 1917 года, к которому привела такая любовь через ненависть, чтобы подчеркнуть, как это все не хорошо. Но, как показал нам в свое время Владимир Ульянов, идея, овладевшая широкими массами, становится материальной силой совершенно независимо от того, правильная она или нет. И кроме того, чего же хотят все истинные любители русской архитектуры, как не взрыва? Как их от этого отговорить, указывая на то, что такие мысли к революции уже привели?

Можно даже предсказать контуры этой революции. Если мы отстали от западной архитектуры на 20 лет, то, надо полагать, выход из тупика заключается в том, чтобы ее догнать. Структура соревнования в данном случае устроена по формуле «гонки за лидером». Специфика этого движения в том, что Ахиллес никак не может догнать черепаху не потому, что бежит медленнее, а потому, что не знает, куда бежать. Если догнал, надо останавливаться и ждать, пока перегонят, чтобы знать дальнейшее направление забега. В таком случае русская архитектура должна находиться в состоянии перманентной вторичности, и суть революции состоит в переходе с отсталопровинциального на прогрессивно-вторичный путь развития.

Трагизм ситуации заключается в том, что этот призыв раздается ровно в тот момент, когда иностранцы реально приходят на русский рынок. Ведь одно дело быть вторичным в условиях защищенности государственным протекционизмом, тогда призыв догонять то, что сегодня на Западе, выглядит экзистенциальным бичеванием собственной отсталости, но не грозит уходом из профессии. Совсем другое – когда ты открыто призываешь делать подделки под настоящий товар, который свободно продается на рынке, причем по той же цене. Это ведь равносильно призыву к самоуничтожению. На это нужно решиться, здесь требуется мужество.

И оно нашлось. И после этого кто-то еще решается говорить о том, что у русской архитектурной школы нет своего лица! Да такой жертвенной, такой чистой, столь безрассудно верящей в идеалы школы нет нигде в мире. Жалко, конечно, что ей уж недолго осталось. Но зато какой финал!

вверх