Григорий Ревзин
Конец прошлого
VI-MMIII - 31.03.2003

Корпорация развития Нижнего Манхэттена (Lower Manhattan Development Corporation, LMDC) объявила финалистов конкурса на новое здание Мирового торгового центра (WTC), погибшего 11 сентября. Кто из них выиграет, еще неизвестно, но главный итог ясен. Небоскребы Ямасаки восстанавливаться не будут. Вместо них построят другие здания. Были ли «близнецы» символом Нью-Йорка до 11 сентября – не совсем понятно, хотя вид на Манхэттен с Гудзона с двумя башнями являлся стопроцентно открыточным. Но символом все же была статуя Свободы. Однако после катастрофы они, несомненно, обрели статус главного национального символа. И все, кому это положено по должности – мэр Нью-Йорка Джулиани, президент Буш – заявили, что здания будут восстановлены. За год ситуация полностью изменилась. Оказалось, что проектирование нового лучше, чем восстановление старого.

События развивались следующим образом. После взрывов была сформирована LMDC. Туда вошли представители муниципальных властей, страховых компаний и собственника зданий, Ларри Сильверстейна (Larry Silverstein). Корпорация пошла по традиционному пути американского девелопмента – подготовила урбанистический план реконструкции. В России этот уровень проектирования соответствует градостроительному заданию. В июне этого года шесть таких градостроительных заданий были представлены общественности.

Они, что естественно, вызвали шквал критики. Корпорацию упрекали в том, что она разрабатывает этот проект как обычный девелоперский, что главное для нее – бизнес-план, что не учтен ни мемориальный, ни культурный характер места, что необходимы парк с именами жертв, храм, музыкальный зал, библиотека (кому что хотелось) и что корпорация в целом абсолютно некомпетентна в решении вопроса. Два человека с разных сторон возглавили этот критический процесс. С одной стороны, архитектурный обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Герберт Масчем (Herbert Muschamp) начал целую кампанию против действий LMDC, собрал группу влиятельных архитекторов (Richard Meier, Steven Holl, Peter Eisenman) и предложил им сочинить альтернативный проект. Инициативу поддержал «New York Times Magazine». Архитекторы откликнулись серьезно – они предложили взять в туннель главную улицу Манхэттена, Вест-стрит, превратить получившуюся территорию в мемориальный бульвар, вдоль которого выстроить здания всех архитектурных звезд сегодняшнего мира, в том числе – и свои собственные. С другой стороны, галерист Макс Протетч (Max Protetch), владелец единственной в Нью-Йорке галереи, которая много лет торгует архитектурной графикой (в силу этого владелец знаком со многими архитектурными звездами), предложил своим клиентам нарисовать новый образ WTC. Полученную серию рисунков он выставил у себя в галерее как зримую оппозицию нищете творческих возможностей LMDC, а после этого она составила основу экспозиции США на последней Венецианской архитектурной биеннале. Удивительно не то, что эта критика возникла – любой крупный проект всегда вызывает критику; удивительно, что она подействовала. Понятно, что такое невозможно в России, но, кажется, такого не было нигде в мире. Любой крупный проект – будь то строительство Canary Worf в Лондоне, небоскребов во Франкфурте, Сити в Москве – всегда вызывает критику, а осуществляющие его всегда придерживаются одной позиции: собака лает, караван идет. Здесь же вдруг LMDC повела себя нестандартно. Она признала – да, действительно, мы профессионалы в области бизнеса, а здесь проект особый, культурный, мемориальный, тут мы ничего не понимаем, и пусть культурные люди, эксперты, сами решают, что и как должно быть. Мы готовы им помочь в качестве менеджеров. Вместо подготовленных градостроительных заданий был объявлен конкурс более свободного формата, в основу программы была положена градостроительная концепция группы Масчема, были оговорены лишь общие параметры площадей и функций (мемориальная площадь – столько-то, бизнес – столько-то, культура – столько-то) – и вот теперь выбраны шесть финалистов по итогам этого конкурса.

Критики везде действуют похожим образом – одному большому и раскрученному они противопоставляют что-то другое большое и раскрученное. В данном случае идее восстановления были противопоставлены архитектурные звезды. Финалисты конкурса – сплошь звезды, причем предпочтение явно отдавалось тем группам, где несколько мировых имен объединились вместе. Для России особенно интересно, что восьмым по рейтингу архитектором, не добравшим двух голосов для вхождения в мировую архитектурную элиту, оказался Эрик Мосс, которого мы прокатили с проектом Мариинского театра. Итоги конкурса появятся весной 2003 года. Проекты части звезд известны по выставке галереи Протетча, хотя это предварительные проекты, а не тот итог, который они представят на конкурс. Остальные свои проекты тщательно скрывают. Тем не менее, по их предшествующему творчеству можно довольно ясно представить себе, какие варианты есть у будущего WTC.

Можно сказать, что соревнуются две концепции. Одна – это респектабельный модернизм. Это сэр Норман Фостер, это бюро SOM, строившее небоскребы Кэнери Ворф в Лондоне, это Ричард Мейер и Стивен Холл, это Рафаэль Виноли. Различия здесь возможны в материалах, в большем или меньшем увлечении хай-тековскими эффектами, но не в образе в целом – это будут здания, поражающие размером и количеством вложенных в них средств, фантастическими техническими возможностями и при этом характеризующиеся более или менее спокойным обликом.

Вторую группу представляют Даниэль Либескинд и группа «Объединенные архитекторы» с Грегом Линном. Первый – мастер музеев холокоста, архитектор мрачный, трагический, у него все падает, нависает и пугающе разламывается. В галерею Макса Протетча он дал рисунок небоскребов, стоящих над Манхэттеном в положении, исключающем всякую возможность равновесия. Второй – мастер виртуального мира, у него здания превращаются в кишки, извивающихся червей и неприличного вида биологические кучи. Эти архитекторы поражают образом таинственного будущего и воздействуют не столько на подсознательное чувство уважения к богатству, сколько на подсознательное ожидание чуда, пусть и страшноватого.

Что выберет Америка – остается вопросом. Если двигаться дальше по логике специалистов от культуры, которые уже одержали существенную победу, сломав девелоперскую программу, то, несомненно, победителями окажутся или Линн, или Либескинд – тут чем радикальнее, тем лучше. Если начнется поиск компромисса между вкусами художественных радикалов и образом большого американского бизнеса, то вероятные победители – Норман Фостер или СОМ. Но это уже следующий этап драмы. И в сущности, он даже менее интересен, чем то, что уже состоялось. Америка – образец для всего западного мира, небоскребы 11 сентября – символ не только Америки, но и всей современной западной цивилизации. И вот их не будут восстанавливать. Нам, в России, восстановление казалось особенно естественным – мы построили храм Христа Спасителя. Восстановление – это проверенный путь. В Америке до 11 сентября ничего особенно не взрывалось, но в Европе на эту тему накоплен большой опыт. Две мировые войны, восстановленные центры Варшавы и Франкфурта, Петергоф и Павловск, казалось бы, ясно доказали, что лучше ничего не придумаешь. Восстановление позволяет достичь сразу двух эффектов. С одной стороны – внешней – это дань памяти погибшим, дань преемственности поколений, дань уважения прошлому. Нас нельзя лишить нашей истории, мы все равно восстановим утраченное. С другой, внутренней – восстановление создает мощный терапевтический эффект. Ведь в итоге все остается так, как было, то есть оказывается, что и не было уничтожения. Способом сохранения памяти оказывается ее выглаживание, уничтожение следов неприятного события. Мы, скажем, получили эффект как бы неснесения храма Христа Спасителя, как бы его всегдашнего благополучного пребывания на своем месте. Американцы могли бы получить эффект как бы неуничтожения башен-близнецов.

Представим, что в 1994 году Юрий Лужков внял бы требованиям многих и провел бы конкурс на лучшее здание ХХС. Можно ли представить себе какой-нибудь проект, который – нет, был бы не лучше Тона, таких можно себе представить много – про который все бы согласились, что лучше построить его, чем повторять старую вещь? Это было совершенно нереально.

В том, что никакая современная архитектура принципиально не могла спорить пусть даже с не очень удачным прошлым, был, согласитесь, главный ресурс прошлого. Из этой точки очевидного и непререкаемого предпочтения прошлого вырастали любые историзмы – потому что когда оказывалось, что речь идет о чем-то по-настоящему принципиальном, никакой авангард не мог поспорить с даже с заурядной архитектурой эклектики. То, что произошло – это не просто ответ американцев на атаку террористов. Это не просто отказ от восстановлений. Это конец прошлого.

вверх