|
|
|
Ответ:Есть ли классика на Марсе?
III-MMII - 18.02.2002
Собственный мир этих людей проявляется один
раз – в прорывающем стену на втором этаже фасаде
библиотеки. Стекло, тонкие металлические вертикали,
тонкие металлические горизонтали. Это место,
где
сетка обретает масштаб человеческого тела, где она
становится обитаемой. Вот оно – место человека.
Они
– люди – обитают в стеклометаллической сетке,
и в силу этого используют ее как основной инструмент
анализа и организации материи, но сама материя не
имеет ни малейшего отношения к этим существам.
Вы не находите, что это близко к описаниям
поселений людей на Марсе. Дышать нельзя – задохнешься,
воду пить нельзя – отравишься, дотрагиваться до вещества нельзя – обожжет,
но при использовании защитной техники – жить можно?
Техника
защиты – она же и инструмент анализа на предмет
извлечения из марсианского вещества неких полезных
свойств. Например, марсианский песок –
хороший изолятор от радиации. Остальными его
свойствами приходится пренебречь – они с природой
человека не пересекаются.
Это удивительное здание. Оно обнаруживает красоту
мироздания, но это не человеческая красота. Она –
внеразумна, и проходящая сквозь нее решетка Разума
ее не ухватывает (или ухватывает с чудовищными
погрешностями). Разум – явление, чуждое природе.
Посему и человек – явление чуждое, никакого
естественного места ему на земле нет. И нет никаких
надежд на то, что человек и природа как-то договорятся.
Единственной надеждой могло бы быть то, что
хаотическое скопище разнообразных камней как-то
само собой сложится в декартову сетку, но нам зримо
продемонстрирована абсурдность такой надежды.
Однако же самое интересное, что цель архитекторов совсем не в этом.
Есть архитекторы и здания, для
которых обнаружение краха метафизической картины мира является главным содержанием художественного приема – скажем,
как в музее Холокоста
Либескинда. У Херцога и де Мерона это содержание
вычитывается из тектонической структуры здания,
но не более как фон, от которого они отталкиваются.
При всей трагичности этого фона оказывается,
что
на нем можно нарисовать здание, которому свойственно достойное спокойствие.
Оно уверенно, никого не
подавляя, но и не теряя себя, располагается в пейзаже.
Оно не демонстрирует опасности своего стояния,
нигде не нависая, не накреняясь, не падая, не взрываясь необоснованными разломами и разрывами.
Оно не боится быть самим собой и не проявляет в отношении окружающей среды агрессии существа,
затравленного ощущением собственной неуместности в
чужом пространстве.
Открытие Херцога и де Мерона заключается не
в том, что метафизическая связь между человеком
и миром порвалась – это открытие совершено до них
и давно. Их открытие – в обнаружении возможности
сравнительной гармонии и после этого грустного
события. Это гармония ясности пластического осознания отсутствия пересечений природы и Разума.
«Все, что мыслится, должно мыслиться ясно –
вот принцип добродетели»,– считал Декарт. В этом
смысле архитектура Херцога и де Мерона глубоко
классична – в силу ее спокойной ясности. Но если
это классика современности, то главным свойством
современности оказывается осознание несовместимости логики разума и хаоса природы.
Приняв эту точку
зрения, остается недоумевать, почему раньше
классика давала надежду на органичность нашего
существования, рассматривала архитектуру как проявление высших законов природы и вообще считала
человека «мерой всех вещей». В сущности, это недоумение – главный аргумент в пользу того,
чтобы
современность не принимать.
Григорий Ревзин
 <<вернуться
вверх
|
 |
|
