Григорий Ревзин
Универмаг «Мариинский». КБ ВиПС обходит всех
XXIX-MMIX - 16.12.2009

Меня позвали в члены тендерной комиссии по Мариинскому театру. Большая честь, и одно дело – критиковать со стороны, а другое – понять живое дело изнутри. Я уже столько раз слышал эту фразу и у нас, и даже от одного зарубежного начальника, что решил поверить. И вот я сидел на заключительном заседании этой тендерной комиссии, выбравшей проектировщиком «КБ высотных и подземных сооружений» в соавторстве с канадской фирмой Diamond & Schmitt Architects, слушал речь министра культуры Александра Авдеева и думал, как же так вышло.

Год назад, когда пришла новость о том, что Александра Алексеевича назначили, я летел в самолете с бывшим министром, Михаилом Ефимовичем Швыдким. Михаил Ефимович как узнал, сразу стал говорить, что он очень рад, потому что Александр Алексеевич – очень культурный человек. Полет располагает к выпиванию, и Михаил Ефимович постепенно становился все более искренним и все повторял: «Это такой культурный человек, такой культурный, вы себе таких не представляете!» И это оказалось правдой. Я сидел на заседании и думал, что если бы министров культуры назначали по общей культурности, то, несомненно, Александр Алексеевич и в этом случае стал бы министром, потому что очень этим выделялся: и речь, и выправка – очень все культурно. Но помимо этого он еще и очень хороший человек, потому что искренне верил в то, что можно сделать самое лучшее: «Мы строим лучший театр в мире и поэтому должны быть особенно внимательны в оценке гарантий, которые нам представляет проектировщик». Он был так искренне убежден, что возражать было... ну хамством каким-то. Я бы все-таки возразил, если бы видел хоть какую-нибудь перспективу исправить положение. Но я не видел.

В начале этой истории мне пришли материалы – планы и разрезы театра. Напомню, тендер этот возник из-за невозможности строить по проекту Доминика Перро, выбранному в международном конкурсе в 2002 году. По условиям тендера надо было пририсовать к планам фасады и декорацию интерьеров.

План. Ну, зал, перед залом – фойе. И ширина его в самом центре составляет 5,5 метра. Это без стойки, а там еще такая стойка нарисована, полукруглая, и если ее построят, то будет уже пять метров, даже чуть меньше. А зал на две тысячи мест. Фойе – важная часть оперного театра, говорят, дамы даже специально ходят в эти театры, чтобы показать друг другу свои бриллианты, и это как раз в фойе. А там пять метров. Я спрашивал Андрея Николаевича Проничева, руководителя художественно-технического комплекса Мариинского театра, отчего же так. Он перевел разговор на другой этаж. Это, говорит, только на одном этаже, а у фойе – три этажа балконов, и народ сможет легко по ним рассредоточиться. Но тут ошибка. Если народ захочет рассредоточиться по второму этажу, у него это не выйдет из-за противостояния с властями. Второй этаж разрезан пополам, и половина его отдана VIP-зоне, ведущей в президентскую ложу. Мариинский театр так устроен, что там часто используется президентская ложа, но я не знаю других случаев в мире, когда под это дело отрезают целых пол-этажа. Но здесь это возможно и оправдано – в такой-то толчее! Так или иначе, по второму этажу те, кого будут давить на первом, не уйдут – там перегорожено. Надо идти на третий, а лестницы не ахти какие театральные – они как в подъездах пятиэтажки, две дамы в платьях разойдутся не без потерь. Андрей Николаевич еще говорил, что народ может во время антракта пройти в ресторан на втором этаже. Не знаю, заметил ли он: проход в этот ресторан предусмотрен только через первый этаж, сбоку. Там пошире, чем в центральной части фойе, там метров десять, но как на грех там же – главный вход и еще лестница вниз, в гардероб, так что в ресторан надо будет прорываться с боем. Вообще, это редкий театр, где главный вход располагается в углу из-за того, что по центру очень узко. В общем, я стал интересоваться, нельзя ли это все как-то поменять. Я ведь и в жюри входил, чтобы не потом критиковать, а сейчас исправить. И тут выяснилось, что поменять нельзя по оригинальной причине. Когда Доминик Перро выиграл первый конкурс, то мы не сразу признали невозможность построить театр по его проекту, а только через пять лет, и все это время мы ему платили за проектирование. По некоторым подсчетам, больше 20 млн долларов. Теперь-то мы совершенно убеждены, что строить по его проекту невозможно, а он – нет. Он говорит, что это с нашей стороны бюрократический саботаж. Если бы он с нами согласился, тогда бы ему надо было нам вернуть выплаченные деньги, и как это было бы хорошо! Но он не согласен. А оспорить мы, и не только мы, это можем лишь в Международном арбитражном суде, но еще никому не удавалось выиграть такие дела у архитекторов, потому что при сегодняшнем уровне строительства вообще нет проектов, которые нельзя было бы построить. Так что нам нужно признать, что вот, строить по проекту Перро невозможно, а с другой стороны, деньги потрачены не зря, и назад их не надо. Нам – это в ФГУ «Северо-Западная дирекция по строительству, реконструкции и реставрации», и признать это нужно так, чтобы не возражали разные другие государственные инстанции, контрольно-ревизионные управления, счетные палаты и т. д., которые только спят и видят, как бы утопить своего же брата чиновника, ведомственно выделиться и утереть нос соседу. Безнадежное, казалось бы, дело. Но придумали.

Решили считать, что все, что спроектировал Перро в интерьерах театра, все его функциональные решения, все решения по технике, сантехнике, вентиляции, автоматической парковке и т. д. – все это очень хорошо и спроектировано не зря. А зря – только золотой купол, которым он собирался прикрыть свой театр как вуалью. А поскольку рабочая документация на эту вуаль не делалась, то, соответственно, и заплачены за нее копейки, если в целом считать, меньше трех процентов, естественная, так сказать, усушка и утруска с поправкой на инфляцию. Глупо за такое судиться.

Остроумно? Виртуозно, но, к сожалению, любые решения имеют свои издержки. Из-за этой коллизии на тендер и выставлены результаты проектирования Перро с категорическим требованием – ничего тут не менять, а лишь нарисовать ко всему этому новую декорацию. А Перро, кстати, долго отстраняли от проектирования театра, а он сопротивлялся, бегал по инстанциям и сутяжничал, и все это время проект его как-то жил. Его дорабатывали русские архитекторы под руководством Алексея Шашкина, который сначала был помощником Перро, а потом без него все это делал. У Перро планы были довольно мастерские, а в итоге вышло совсем черт знает что. И вот теперь, чтобы не возникло неловкости с деньгами, надо это построить! Ну вот, это что касается театра внутри. Теперь снаружи. Собственно, на то, как все это будет выглядеть снаружи, тендер и проводился. То есть он проводился и на декорацию фасада, и на декорацию интерьера, но поскольку никто из участников тендера никаких идей по интерьерам не представил, то смотрели мы только фасады, а про интерьеры решили, что сами собой выйдут.

Так вот, выиграла фирма «КБ высотных и подземных сооружений», КБ ВиПС, которая сейчас ведет проектирование фундаментной части театра. По названию она внушительно звучит, но это условность. Компания создана специально под проектирование Мариинского театра (в 2008 году она отсудила контракт у предыдущего проектировщика, НПО «Геореконструкция-фундаментпроект», возглавляемого как раз Алексеем Шашкиным). И нельзя сказать, что это известная компания. В интернете я нашел про нее удивительную информацию, что основана она польским конструктором Кшиштофом Поморски и русским архитектором Андреем Панферовым, зарегистрирована ими (как физическими лицами) в Польше и уставный капитал у нее – $3 тыс. Что, вероятно, все же вранье, потому что иначе просто уму непостижимо, отчего ее Министерство культуры и Северо-Западная дирекция так хотели видеть победителем. Консультантами ее выступают канадские архитекторы Diamond & Schmitt Architects, которые полюбились Валерию Гергиеву. Они построили оперы в Торонто и Онтарио. Надо честно сказать, что это не самые известные в мире архитекторы. Если у Перро был статус мировой звезды, присутствие которой в Петербурге льстило городу, то Джек Даймонд и Дональд Шмит – просто канадские проектировщики, вероятно, не самые плохие для Торонто и Онтарио. Для нас все несколько сложнее. Мы сидели на заседании этой комиссии с ректором Московского архитектурного института Дмитрием Олеговичем Швидковским, и он никак не мог решить, сколько бы поставили за этот театр на дипломе в МАРХИ. В зависимости от настроения он то решительно высказывался за «удовлетворительно», то говорил, что при хорошем раскладе «хорошо», пожалуй, можно было бы натянуть.

Ничто так не очищает душу, как столкновение с чем-то возвышенным. Лично я в этой истории испытал поразившее меня ощущение рока, с которым накатывался на меня этот удовлетворительный проект. Я старался как-то отвертеться, но он неумолимо пер, сметая на своем пути все препоны, в том числе и меня.

Конечно, можно сказать, что это был не рок, а Валерий Абисалович Гергиев. Он до конкурса, еще в мае, заявил, что проект канадцев – это «наша палочка-выручалочка», и, казалось бы, он-то все и продавил. Но проблема в том, что он ничего не продавливал. Он вообще не являлся на заседания тендерной комиссии и ни о чем ее не просил. Все шло как-то само собой, и было некому возражать.

На заключительном заседании комиссии Герман Греф, глава Сбербанка и по совместительству глава Попечительского совета Мариинского театра, в отличие от министра Авдеева человек не такой культурный, обратился к собравшимся с вопросом: это у нас вообще архитектурный кризис или только в данном случае нам пришлось выбирать этакую дрянь? Спешу заверить Германа Оскаровича, что только в данном случае, и благодаря ему самому. В бытность свою министром экономического развития он разработал процедуру тендеров на выполнение государственного заказа, превратившуюся в закон о тендерах, и в соответствии с этой процедурой мы все и выбрали. Вместо конкурса провели тендер, а это кардинальная разница.

На конкурсе оценивается проект, и архитекторам даже иногда платят за конкурсные проекты. На тендере оценивается множество разных финансовых показателей претендентов, и претенденты должны платить за то, чтобы их оценили. В данном случае они должны были внести на счет Северо-Западной дирекции полмиллиона долларов, которые им должны были вернуть в случае проигрыша. Деньги могут находиться на счету дирекции до двух месяцев, полмиллиона долларов на два месяца сегодня в России стоят около восьми тысяч из-за набегающих процентов.

Я долго доказывал, что на таких условиях никто из архитекторов участвовать в тендере не будет, и надо сначала провести архитектурный конкурс, а потом уже можно тендер между двумя победителями (такая процедура принята в Германии). Видимо, даже доказал. Только этим я могу объяснить участие в тендере компании Ленгипротранс, которая вообще не представляла никакого проекта, а только свои завидные финансовые обстоятельства. Многие члены комиссии удивлялись такому участнику, и даже министр Авдеев заметил, что не вполне понимает мотивации этого глубокоуважаемого участника конкурса, но тут нужно учесть одну деталь. «КБ высотных и подземных сооружений» все свои работы выполняет вместе с институтом Метрогипротранс, и многие даже говорят, что эта компания является неформальной «дочкой» института, но это непроверяемо. А вот насчет связи Метрогипротранса и Ленгипротранса сомнений как раз нет – второе раньше было филиалом первого. Так что, я думаю, этот участник специально появился в роли спойлера, чтобы не вышло, что в тендере участвует всего одна компания. Это был хорошо задуманный тендер – два участника, один вообще без проекта, второй с проектом канадцев, который «палочка-выручалочка», и все ясно. Но архитекторы, про которых я рассказывал в Министерстве, что они никогда не будут участвовать в этом тендере, потому что это оскорбительно – требовать с них деньги за право показать свою работу, рассудили иначе. На тендер пришло девять заявок. Моя репутация как знатока архитекторов оказалась безнадежно испорченной. В первом конкурсе на Мариинский театр участвовало восемь команд, и он обошелся государству в $2 млн. Во втором конкурсе участвовало девять команд, которые внесли на счет заказчика $3 млн. Какова цена консультантам, которые доказывали, что нужно уважать архитекторов, иначе они не будут сотрудничать? Еще как сотрудничали. И даже президент Союза архитекторов Андрей Владимирович Боков, который многократно выступал против замены конкурсов тендерами и требовал прекратить эту оскорбительную практику от имени Союза, сам преспокойно принял участие в тендере уже от имени института МНИИП и, натуральное дело, проиграл.

Мало того что они участвовали, они еще и проекты сделали, причем за три недели. Сколько я доказывал, что три недели на проект театра – это комично, что нужно дать как минимум три месяца, что архитекторы не карикатуристы, им нужно время, – они нарисовали. И не только Андрей Владимирович Боков.

Андрей Дмитриевич Меерсон, глава 22-й мастерской Моспроекта, создавшей отели «Ритц Карлтон» и «Арарат Парк Хаятт» в Москве, представил на конкурс целых три проекта – один, кажется, назывался «Взрыв вдохновения», второй что-то типа «Временное помутнение», а третий, самый здравый, никак не назывался и был похож на гору золотых дров, наваленных в поэтическом беспорядке на берегу Крюкова канала. Уважение к отелям заставило внимательно изучать его проект и Гергиева, и Грефа, но все равно ничего путного не вышло. Шотландская компания RMJM, архитекторы ненавистного петербуржцам «Охта-центра» для Газпрома, придумали сделать из Мариинского театра подобие Центра Помпиду в Париже, окружив все здание открытыми лестницами, ведущими на крышу. На крыше была большая стеклянная труба вроде оранжереи, в ней – концертный зал, где на планшете дирижировал Гергиев, выглядевший настоящим молодцом и огурцом. Был еще проект Сергея Орешкина (фирма «А. Лен»), который я затрудняюсь охарактеризовать. Ханс Холляйн, венский архитектор, легенда европейской архитектуры 1970–1980-х годов, прислал свой проигравший проект, который он уже представлял на конкурс 2002 года, без изменений. И было два классицистических проекта – строителя храма Христа Спасителя Алексея Денисова и лидера московских неоклассиков Михаила Филиппова. Что касается Филиппова, то я неоднократно заявлял, что считаю его лучшим на сегодня русским архитектором, и проект у него был прекрасный, даже несмотря на некоторую спешку. В принципе у него тоже некая вариация на тему Центра Помпиду с открытой лестницей, ведущей вверх на крышу театра, только все это было рассказано языком петербургской классической архитектуры, а сама композиция приобретала торжественный характер Испанской лестницы в Риме. Что касается Алексея Денисова, то я не могу понять этого архитектора. Он всегда говорит правильные слова – о том, что в центре Петербурга нельзя строить современную архитектуру, что это уникальный ансамбль, которым нужно гордиться, а вовсе не западать на дешевые западные аттракционы, – я готов его поддерживать двумя руками. Но при этом, когда он рассказывает, как его проект продолжает традиции Кваренги и Росси, Захарова и Воронихина, мне становится как-то неловко. В сталинское время был такой писатель Евгений Поповкин, он написал большую трилогию, называется «Семья Рубанюк». Он во всем ориентировался на Льва Толстого, и за правду жизни ему дали Сталинскую премию, но все же это получился не Лев Толстой. Вот так и у Денисова, вроде правильные традиции, а присмотришься – какая-то семья Рубанюк.

Так или иначе, возникло подобие выбора пути – быть ли театру современным западным, или продолжить петербургские традиции, и все это было рассмотрено на первом заседании комиссии. Собственно, оно могло бы быть сразу и вторым, и третьим, потому что на нем только огласили, какие заявки поданы. Можно было сразу их рассмотреть и проголосовать, но тогда действия комиссии приобрели бы характер скоропалительности. А так сначала мы только рассмотрели, а через неделю, в торжественной обстановке, отклонили. Не все – мы сняли с конкурса Денисова, Филиппова, Холляйна и RMJM. Двое из них (Холляйн и RMJM) не перечислили деньги за участие, чтобы подчеркнуть, как подло требовать, чтобы они были перечислены. Нет, я все же не могу не любить архитекторов – ведь какая светлая вера в себя! Они искренне сочли, что жюри, увидев, как они прекрасны, устыдится того, что могло потребовать у них деньги. Но жюри жестоковыйно не устыдилось. Денисов деньги перечислил, но от какой-то сербской фирмы через сербский банк, который не отвечал по указанному в заявке телефону, и они не пришли. Была только подозрительная сербская платежка. А у Филиппова вообще не было справки, что генеральный директор Ленполпроекта, от имени которого он подал заявку, Сергей Костерин, действительно является генеральным директором этого Ленполпроекта. Сергей Костерин сам должен был выписать себе эту справку и заверить у своей секретарши, но не выписал, счел это юридическим абсурдом. Ну и вылетел.

Все произошло строго по закону. Ну нельзя Филиппову проектировать Мариинский театр без этой справки, законом это запрещено. Тем более нельзя рассматривать без денег проекты Холляйна, RMJM и Денисова. Этот закон принят для борьбы с коррупцией, но ясно же, что если они денег не перечислили, то это пахнет коррупцией. Ведь известно – когда коррупция, то всегда денег нет.

Ну вот, а на третьем заседании мы выбрали канадцев. Произошло это как-то автоматически. Там все голосуют по баллам, а баллы начисляются по финансовым показателям. Главные – такие. Во-первых, сумма страховки. КБ ВиПС предложило 330 млн руб. страховки, а остальные – меньше. Это как раз то, чему так радовался Александр Алексеевич, говоря, что мы строим лучший театр в мире и нам нужны лучшие гарантии. Должен, правда, его расстроить, потому что эта страховка выплачивается, если они представят проект, по которому нельзя строить – а это случай Перро. То есть нужно в суде доказать, что проект неисполнимый, и тогда заплатят, а в суде это доказать невозможно. Но так, абстрактно, 330 млн руб. солидно выглядят. Второй пункт – сроки. Они предложили сделать проект быстрее всех – за 9,5 месяцев. Тоже пустое, потому что если они опоздают, что ж их, менять, что ли, будут? Но абстрактно тоже серьезно выглядит. Ну а остальные пункты были уже не так существенны, где-то они и проигрывали – и по цене (у них самый дорогой проект, примерно $155 за метр, при том что сегодня русские архитекторы работают чуть не за $50), и по качеству, но зато какие гарантии!

В принципе, у них мог выиграть Андрей Боков, но для этого нужно было бы признать, что он в 24 или больше раз лучше их по качеству. Дать им один бал за качество, а Бокову – 24. Честно сказать, рука не поднялась, особенно после того, как институт Андрея Владимировича спроектировал театр «Et Cetera» Калягина и Московский дом фотографии Ольги Свибловой. Ну скажите, кто-нибудь давил? Да близко этого не было. Все произошло по закону. Прогрессивная общественность напирала, что сами условия тендера несправедливы, выбирают не качество, а какие-то цифры. Но тендер не конкурс, здесь не выбирают лучший проект, а страхуются от коррупции. Частный заказчик может выбирать любого архитектора и платить ему сколько хочет. Закон исходит из того, что государственный заказчик тоже может выбирать любого архитектора, лишь бы коррупции не было. Поэтому заказчик может выдвигать на тендере любые условия, чтобы выбрать именно такого архитектора, который ему нужен. А уж если он выбирает архитектора так, что у него самые высокие гарантии и самые быстрые сроки, то ведь это ясно, что перед нами самый лучший проект. Государство по-другому рассуждать не умеет. Причем не думайте, что это Валерий Абисалович Гергиев – заказчик, который вписал такие требования. Тендер премьер Владимир Путин поручил проводить Минкульту. Там написали условия, потом отдали их в свой филиал, Северо-Западную дирекцию. В дирекции их ужесточили. Северо-Западная дирекция – это строители, им чем проект проще, тем выгоднее. Да и чего им выпендриваться, если Гергиев уже сказал, где палочка-выручалочка? Ведь тут есть риск, что он придет к Путину, скажет: они там в Минкульте вообще черт знает что выбрали! Оно им надо?

И вот я подписывал протокол решения тендерной комиссии и думал, что же все-таки произошло. Канадцев, думаю, кинут. По условиям тендера победители – КБ ВиПС, канадцы – лишь консультанты, а разработать такой проект, который они представили, можно даже в Воронеже силами проектировщиков казарм. В принципе есть надежда, что проект не пропустит градостроительный совет Петербурга (по первому кругу не пропустил; «Если бы любой из присутствующих выступил здесь с таким проектом, он бы летел из этого зала до выхода без остановки», – резюмировал впечатления от проекта Никита Явейн), но, с другой стороны, кого это волнует? Северо-Западная дирекция будет ходить и согласовывать проект, ее будут отфутболивать, а она – опять ходить, а театр будет строиться. А когда построят, окажется, что театр – вот он, а представления давать нельзя, потому что какой-то там совет что-то не согласовал. Валерий Абисалович позвонит Владимиру Владимировичу, и неловкость разрешится сама собой. Но это – мелочи быта. Архитектура такое дело, что она объединяет усилия многих людей, их желания и мечты. У нас опера традиционно была дворцом искусств. В Канаде совсем иначе, это страна, не отягощенная феодально-аристократическими переживаниями. Театр в Торонто, стоящий среди стеклянных офисов, выглядит как четырехэтажный супермаркет с открытыми витринами, в которых видны лестницы с множеством снующих туда-обратно покупателей оперы. Точно такой же будет и Мариинка. Если Перро проектировал для Петербурга сказочный золотой дворец, то канадцы – универмаг «Мариинский». У нас вообще-то очень много такой архитектуры, в Петербурге все Пулковское шоссе ею застроено. Только у нас такие вещи делаются холодными, официально-дистантными, чтобы подчеркнуть пафосность товара. А у канадцев эта архитектура как бы обогрета демократичной простотой, как принято, скажем, в фастфуде. Это будет здание, выглядящее как нечто среднее между универмагом и Макдоналдсом. Известная толчея в фойе будет сообщать оперно-балетному искусству дополнительный шопинговый шик. Торговля оперно-балетными впечатлениями легко сможет конкурировать с распродажами на окраинах. И чего тут еще ждать? Теперь мечта Петербурга – превратиться в азиатский торговый город наподобие Шанхая или Гонконга, где повсюду – пластмассовые торговые центры и киоски с фастфудом. Все идет к этому – и мечты архитекторов быть современными, и мечты городской власти об инвестициях, и мечты жителей о консумерическом процветании. А мешает только исторический Петербург с его несколько неуместным теперь «стройным гордым видом». Это городское торговое тело требуется чем-то освятить, дать ему символ и культурную ценность. И вот, когда на Театральной площади возникнет универмаг «Мариинский» и сам Валерий Абисалович Гергиев начнет дирижировать музыкой консумеризма, тогда и наступит счастье. Это будет лучший театр в мире, и возражать против этого будет... ну хамством каким-то. Культурные люди так не поступают.

вверх