Гора
Термы Каракаллы в Риме
I-MMI - 29.10.2001

Если посмотреть на фотографии, изображающие вид на развалины терм Каракаллы в Риме с птичьего полета, то это зрелище, скорее всего, покажется не слишком примечательным: зеленый парк, руины, более или менее различимый (хотя и весьма запутанный) план - практически ничего непонятного. Своеобразие этих руин, которые сами по себе, а не только благодаря зданию, ставшему ими, являются достопримечательностью совершенно особого рода, доступно лишь с земли.

С самолета горные кручи, расположенные где-то внизу, кажутся едва ли не шуточным препятствием, и лишь для человека, стоящего у подножия горы, они представляются Олимпом, Парнасом или Араратом. Так и с термами Каракаллы: лишь на земле, снизу эти стены, опоры и пролеты воспринимаются должным образом, как не просто величавое, а почти чудовищное в своей руинированной грандиозности скопление едва угадываемых залов, переходов, экседр. 

Удивляющее обывателя своей прозаической банной ролью в древности здание сейчас - некая рукотворная гора. Именно гора, а не идеальный образ горы, гора, совершенно непонятным образом помещающаяся среди панорамы юго-западной части города, открывающейся с Палатина.

             Поперечный разрез

              Реконструкция плана

              Аксонометрическая реконструкция 
              древнеримского оздоровительного 
              комплекса имени Каракаллы

Термы были построены в начале III века нашей эры при императоре, правившем под именем Марка Аврелия Антонина, но более известном, как это часто случается с римскими императорами, по сохраненному историками прозвищу Каракалла. Римская империя держалась еще сравнительно крепко, хотя зенит своего величия она уже давно миновала. Пожалуй, в чем-то термы причастны парадоксу самого императора, хрестоматийного злодея и психопата, все же провозглашенного после гибели "божественным" (чего ранее традиционно удостаивались лишь "хорошие" правители). В эту уже упадочную (хотя и не в такой степени, как в конце века, при Диоклетиане) эпоху появляется здание, пропагандистски обширное, величественное и роскошное, по назначению своему бывшее "всего-навсего" общественными банями, сулившими посетителю, впрочем, многие часы разнообразного досуга, не только банно-купального, но и спортивного, а также интеллектуального. Это было гигантское общественное здание, в котором новыми были только размеры и богатство отделки, тогда как общественный характер и сам тип были повторены в Риме уже множество раз. В момент создания и после, пока жив был Рим античный, термы Каракаллы были столь же естественны в своей грандиозности, как Колизей или мавзолей Адриана.

Превращение терм в таинственную гору началось с разрушения. Вечный город Средневековья перемалывал, а затем включал останки своей древности в свое "сегодня", поглощая их, обживая заново, переделывая, уродуя или украшая. Термы Каракаллы были просто брошены на произвол судьбы. Вдруг осознанная инородность циклопического, несомненно, языческого банного комплекса в христианском, папском, нищем Риме, много потерпевшем от варваров, воспринималась, очевидно, настолько остро, что термам не только было предоставлено разрушаться: они вообще были вычеркнуты из жизни города.

Прежде всего, весь район между Авентинским и Целийским холмами (на котором, помимо терм, располагается еще гигантский Circus Maximus, Большой цирк) попросту забросили, в силу чего эта сравнительно низко расположенная часть города постепенно превратилась в сплошное непролазное болото. Причем, если знание о том, что останки Большого цирка именно им и являются, дожило до Нового времени, то развалинам бань повезло меньше: их назначение было забыто и чаще всего они назывались "Дворцом Антонина" (то есть того же Каракаллы), Palatium Antonini. Это отразилось в топонимике - близлежащий старинный храм святого Кесария, перестроенный в свое время Джакомо делла Порта, носит название San Cesario in Palatino, святого Кесария во Дворце. Разрушающиеся термы обеспечили строительным материалом несколько близлежащих церквей, а это уже начинает вязаться с нынешним восприятием терм как некоей горы в городе. Понятно, что одна из основных "практических" ролей горы и гор для человека - место, где расположены каменоломни.

Термы Каракаллы не кажутся архитектурой - для этого они слишком разрушены. Но они не кажутся и природой - для этого они слишком выстроены. Это не улица - ты входишь внутрь них. Но это и не интерьер - они слишком грандиозны для интерьера. Это вообще непонятно что. Иной мир.

С началом ренессансных раскопок термы, разумеется, стали доступнее обозрению - но не понятнее. Из земли окончательно извлекли все драгоценные "антики", украшавшие интерьеры терм, однако назначение огромного комплекса долгое время оставалось непонятым. Новое "прочтение" терм носило, таким образом, такой же своеобразный, романтический характер, как и в случае с древнеримскими декоративными мотивами, извлеченными из раскопок и названными "гротесками", то есть буквально "пещерной живописью". Раскопки становились реальным нисхождением в Иное.

Откопанные и расчищенные гигантские руины были довольно легко включены в дальнейшем в новоевропейский контекст возвышенных представлений, сопряженных с развалинами всякого рода. Гравированные листы Пиранези выказывают как пиетет перед таинственной античной руиной, так и недоумение, которое останки терм вызывали даже в авторе фантастических "Тюрем". Для полноты картины следует добавить, что, обособленные от застройки физически и находящиеся вблизи границы города, руины терм еще довольно долго служили пристанищем социально опасному люду и просто нищим: таинственность и опасность руин имели под собой основание. Со всей этой маргинальностью, непонятностью, нереспектабельностью и инородностью тем не менее весьма сильно контрастирует зафиксированное источниками периодическое использование терм Каракаллы в качестве места проведения фешенебельных концертов - дань уважения, которую во второй половине ушедшего столетия платили в основном более ясным, более сохранным и более "правильным" памятникам.

Как первоначальное оформление интерьеров терм, так и мудреные системы водоснабжения и отопления ныне можно только воображать, хотя среди этих руин не очень думается о первоначальных красотах. Дело в том, что развалины Каракалловых терм совершенно не вызывают жалости (которая обычно и вызывает желание хотя бы мысленно вернуть зданию былое благообразие) - слишком уж велик их масштаб, слишком неимоверно величие того, что от них осталось. Именно поэтому они воспринимаются как природный, ланшафтный объект, как естественная гора (хотя рукотворность никогда не забывается) Благоговейный трепет, пожалуй, тоже неподходящее чувство при осмотре этого колосса. Остается простое изумление перед неведомым, неуютное и будоражащее изумление туриста, в городе вдруг обнаружившего непостижимый уровень Иного.

Сергей Ходнев

вверх