VII-MMIII - 23.06.2003
Алексей Бавыкин, Михаил Хазанов
Устная история. К 20-летию бумажной архитектуры

Владимир Седов: В свое время вы написали статью о бумажной архитектуре, но сейчас мы хотели бы услышать ваш устный рассказ о том времени, об этом движении. Считаете ли вы, что бумажная архитектура была серьезным явлением?

Алексей Бавыкин: Вот у меня на полке стоит это серьезное явление внутри одной книжки (спасибо Юре Аввакумову за то, что свел всех нас под одной обложкой). Главное значение бумажной архитектуры в том, что она заполнила собой вакуум того времени, ведь кроме бумажной архитектуры тогда ничего не было.

Но все же в 1970-е годы появлялись дома по индивидуальным проектам.

Да, но этого было так мало! Я могу сказать, что мне повезло: я попал на проектирование Павелецкого вокзала. Это был большой объект и проектировался он в то же время, когда по вечерам я занимался этими глупостями, бумажной архитектурой. Глупостями занимался потому, что на Худфонд работать было скучно, там было ничего нельзя: худсоветы, согласования, детские площадки, медведи, лисы...

А как для вас эта бумажная архитектура началась, вдруг?

Для меня бумажная архитектура начиналась так: у меня был очень хороший друг, Миша Какушкин, он и сейчас руководит одной из лучших в Москве детских архитектурных студий. Он человек увлеченный, он западные журналы все смотрел и сказал, что японцы конкурс объявляют. Это был уже не первый конкурс, на первый, который Белов выиграл, я не попал. Это был 1979–1980 год, я как раз институт закончил. Работа была, халтура была, а вот для души ничего не было. И эти проекты делались, конечно, как попытка сделать что-то интересное, кого-то там удивить.

Алексей Бавыкин. Фото 1985 года

А чем удивили?

Удивили талантом, оголтелостью и трудолюбием, за что и получили большое количество призов. А еще – домыслами, в высшей степени литературными. Потому что архитектурными домыслами мы никого удивить не могли по причине непрофессионализма.

Уже тогда было такое ощущение – что советские архитекторы непрофессиональны по сравнению с Западом?

Нет, это сейчас я так думаю, а тогда – конечно, мы все знали лучше всех. Это потом стало ясно, что электрощитовая – это большая проблема и ею надо заниматься. А тогда казалось, что обойдемся как-нибудь. Я считаю, что было две причины «похода» в бумажную архитектуру. Первая – хотелось как-то реализоваться, может быть – попасть со своим проектом в западный журнал. А вторая причина – это то, что здесь ничего не было. Здесь «по нолям», а там есть возможность – и в результате довольно большие интеллектуальные силы туда направились. Собралась такая амбициозная компания, и люди из этой компании методично швыряли туда, на Запад, свою продукцию. Это был праздник: раз или два раза в год посылать в Японию свой опус и ждать потом ответа. Вот я помню, я получил там свой скромный приз, может – второй, может – третий, двадцатый, не важно. Это ведь было событие для меня! Альдо Росси подписал грамоту, жюри из знаменитых японцев отметило мой детский опус. Ведь отличие между нами и другими, кто там «играл», было очень серьезным. Для тех же японцев это был способ устроиться на хорошую работу. Парень получал приз, какую-то грамоту и пристраивался с этой грамотой в какое-то известное архитектурное бюро. А нам-то что? Ну, получил ты эту грамоту, а все равно: Павелецкий вокзал – это предел мечтаний. Деньги – да, там была первая премия три тысячи долларов, это сумасшедшие бабки по тем временам, на них можно было несколько лет жить. Но не в этом дело, я считаю, что в основном не из-за денег мы туда ломились, а ради славы. Я думаю, что никто со мной спорить не станет – из тех, кто этим занимался.

Это был романтический период?

Романтизма было выше крыши. Мне было 25 лет.

Вы работали с оглядкой на кого-нибудь?

Может быть, это будет нескромно звучать, но я всегда несколько по-другому делал эти работы. Я проектировал дома, не фантазии, а здания с реальной функцией и конструкцией. Я посылал на конкурс проекты каких-то зданий, сделанных на каком-то уровне. И мне казалось, что именно на этой стезе можно потренироваться.

Можно сказать, что в бумажной архитектуре было два направления: одно символически-графическое, а второе более «практическое», к которому принадлежали вы?

Я бы немного не так сказал. Было два основных направления: преимущественно литературное и преимущественно конструктивное. Первое – это в первую очередь Белов, Бродский и Уткин. Свое направление было у Миши Филиппова с его классикой, которая может быть воплощена, которая конструктивна. А было еще направление «жизненное» – Лабазов, Чельцов, Савин с их интереснейшими работами. Они и сейчас отличный дом в Левшинском переулке сделали. Еще назову Буша, Подъяпольского и Хомякова с их тогдашними и нынешними проектами реальных зданий.

И как долго это для вас продолжалось?

Это продолжалось лет пять, а потом я потерял к этому какой-либо интерес. Не после того как я получил премию. Я просто понял, что публика выходит «в тираж», все это превращается в поток. Там пошли «творческие серии», которые объективно ценились и складывались в одну кучку. То есть, люди на этих конкурсах недорого покупали очень приличные подлинники. Это же все была ручная работа. Причем советские люди отличались чудовищным трудолюбием, и если сравнить эти вещи с работами наших конкурентов, то листы русских были очень сложно и плотно исполнены. Ведь опусы тех же Бродского с Уткиным – это же произведения искусства, которым, наверное, скоро просто цены не будет. Но если задаться вопросом: имеет ли это какое-нибудь отношение к архитектуре? Ну, опосредованное – конечно имеет, то есть к области архитектурной фантазии. Потом, в сборнике, собранном Юрой Аввакумовым, все это нашло свой финиш, все, кто были достойны, попали туда, и это явление состоялось. Поездки с этими вещами, турне... В Париже в 1988 году мы целый павильон уставили своими работами. Туда же везли не советских практиков, а бумажников, потому что это был единственный интересный материал. Кроме нас к концу 1980-х годов и показать было некого.

Что же это было за явление? Последний прилив социалистического порыва?

Нет, это было проявлением индивидуализма, который накопился во время застоя. Не было возможностей для реализации. Но это же вызвало удивление не только своей рукодельностью?

Нет, прежде всего – литературностью. Мы победили художественными образами.

Можно ли сказать, что современная русская архитектура выросла из этого движения, что ее участники – это те, кто участвовал в конкурсах двадцать лет назад?

Нет, конечно. Посмотрите на руководителей мастерских, на тех, кто что-то решает, от которых что-то зависит в Москве. Бумажников среди них по пальцам можно пересчитать. Я считаю, что из бумажников серьезнее всех работает Дима Буш. Он построил сейчас стадион «Локомотив». Качество строительства там посредственное, а проект – хороший. А он такой и был. Посмотрите на его работы двадцатилетней давности: внимательные, аккуратные, очень конструктивные, очень структурные и понятные. Если взять Бродского и Уткина, то Бродский по-прежнему удивительно интересен и нетривиален. И Уткин подходит уже к реальному процессу, к реальному проектированию, все проекты его исключительно интересны.

далее>>

вверх