|
|
|
Оксана Рудченко
Здание Генерального штаба Карла Росси
XVIII-MMVI - 10.08.2006
К.И. Росси
Знаменитый угол корпуса
Генерального штаба
в Петербурге
1819–1829 гг.
Глядя на здание Генерального штаба,
невозможно мысленно нарисовать его
план, даже приблизительно, и дело тут
не в размере здания. Набросать план на
бумаге сам по себе, отдельно от окружающей застройки, тоже довольно
сложно – будет получаться нечто криволинейно‑нерегулярное, очевидно неточное.
Но стоит сначала схематически обозначить
план Адмиралтейской части Петербурга –
Неву, Зимний, трехлучие проспектов
и Мойку – как план Генштаба нарисуется сам собой, на участке, ограниченном
Дворцовой площадью, Мойкой, Невским
и прорезаемом отходящей от него Большой Морской улицей. Останется только со
стороны площади прочертить курватуру,
точно соответствующую протяженности
фасада Зимнего дворца, а на оси входной
арки Зимнего вставить знаменитую «шарнирную» арку.
Фасад Генерального штаба
со стороны Дворцовой
площади
Сегодня, когда пятно застройки
и прохождение теплотрасс стало диктовать
форму здания, все это кажется естественным. Но для XVIII–XIX веков данный
планиметрический ход Росси следует
признать неклассическим. Точнее, восходящим не к палладианскому принципу
ясного и самодостаточного объема виллы
или палаццо (принципу, с успехом применявшемуся Росси в других петербургских
постройках), а, скорее, к французской
традиции «отелей», когда план дома рождается не из него самого, а из сетки улиц.
Генеральный план
Дворцовой площади
К. Росси с прилегающими
кварталами
Причины, по которым эта маргинальная с точки зрения классического
градостроительства линия была применена Росси, следует искать в специфике
задачи, стоявшей перед архитектором.
Угол здания Генерального
штаба со стороны Мойки
До постройки Карла Росси (1819–1829) Дворцовая площадь была именно
площадью при дворце, изначально весьма
хозяйственного назначения. Сколько-нибудь парадный вид она обрела только
когда Юрий Фельтен по желанию Екатерины II заменил единым фасадом часть
обрамлявших ее домов, населенных
в основном русскими и иностранными
купцами и ремесленниками. Размер
и форма площади были определены генпланом Адмиралтейской части Алексея
Квасова (1765–1766) – дугой очерченная граница площади напротив Зимнего
придала ей абрис барочной площади‑циркумференции. Заказ Росси был связан с
потребностью превратить после триумфа
над Наполеоном задний двор царского
дворца в главную площадь государства,
величественный императорский форум.
Вид здания от Певческого
моста
Ради этого перестраивать аннинское
и екатерининское было бессмысленно,
нужно было строить заново, апеллируя
к истинной, а не функциональной, «изначальной» сущности места, как бы срывая
слой XVIII века, будто под ним действительно лежала подлинная классика.
Генеральный штаб заменил собой как
минимум три квартала. Росси не создал дробный ансамбль, он не стал, как это
делали за полвека до него в Париже, встраивать свою классику в уже сложившуюся
планировку улиц, он все снес. Границами
для него оказались не по хозяйственным надобностям проложенные проезды,
а река, главная улица и главная площадь.
Романтический genius loci ампира основан на случайностях, но только высшего
порядка.
План комплекса
Генерального штаба
По особенности расположения Росси
требовалось создать «здание‑везде»,
здание‑замковый камень, присутствующее во многих городских видах
и замыкающее на себе несколько главных городских пространств. В прямом соседстве
одно такое здание уже стояло – это Адмиралтейство Андреяна Захарова
(реконструировано в 1806–1823).
Сохранив простоту композиции – стена
и шпиль‑акцент, – Захаров блестяще
решил задачу благодаря безошибочно
найденным пропорциям, ордерному
ритму, масштабу – то есть главными
средствами классической архитектуры.
Несмотря на гигантский размер, Адмиралтейство, увиденное с любой точки,
выглядит цельным скульптурным телом,
этим же качеством обладают античные
постройки. Правда, эта сдержанность
компенсируется обилием эффектных
видовых точек на здание – площадями
вокруг него, и в особенности перспективой Невского.
Арка на изгибе Большой
Морской улицы
Росси нужно было достичь еще большей торжественности, чем Захарову,
а главного барочного эффекта – протяженной перспективы – в его распоряжении не
было. Зато были – неправильная, сложная форма, неохватность одним взглядом,
колоссальный размер. Возможность
неожиданного раскрытия пространства
из узкого проезда, замыкания площади
сплошным фасадом огромной протяженности, «обнимания» им площади по дуге,
акцентирования центральной оси широкой триумфальной аркой. Этому зданию
не требовалось законченной формы, ему
требовался законченный вид. Росси их
создал три.
Стык расходящихся арок
Во‑первых, вид с Невского на триумфальную арку с невероятно театральным
эффектом преломления перспективы,
превращающим «невыгодное», по косой,
соединение главной магистали и площади
в почти головокружительный аттракцион. Во‑вторых, вид от арки на Зимний,
распахивание площади и предъявление «архитектурного государя» города.
Третья и главная картина, на которую
сколько раз ни смотри, всегда захватывает
дух – вид от Зимнего и Адмиралтейства
на изогнутый фасад длиной в 580 метров,
образующий петербургский форум.
Построение архитектурной картины,
ведуты – функция не архитектуры, но
живописи. Росси, в отличие от Захарова,
прибег именно к живописному методу, дав
пищу восприятию последующими эпохами ампирного Петербурга как череды
театральных декораций. Сочленение
картин‑декораций Генштаба дало четвертый, самый фантомный вид на него – угол,
выходящий на Мойку. Здание Фельтена
имело такой же угол, только у Большой
Морской, Росси его выдвинул подальше
и тем акцентировал.
Перспектива арок после
поворота Большой
Морской с видом на
Зимний дворец
Острый угол здания Фельтена
получался неизбежно, от встречи дуги
с подходящей к ней под острым углом
линией улицы. В своем здании Росси легко мог этого избежать, несмотря на
естественную границу участка – Мойку. Он мог,
например, скруглить угол, как сделал это
позже в здании Сената и Синода. Так же,
как вместо возможности сгармонизировать композицию, он сознательно выбрал
неклассический принцип зависимости от
участка. Росси в прямом смысле пошел на
обострение ситуации, что говорит о принципиальности его высказывания.
Петербург – единственный новоевропейский город, изначально построенный
по гипподамовой планировке, геометрическая сетка его улиц идеально
упорядочена по принципу классической таблицы. В 1730‑е годы по плану Петра
Еропкина классическая геометрия Петербурга прорезается римским
трехлучием – и происходит странная
градостроительная интрига. Встречаются не хаос и порядок, не Средневековье
и Новое время, но два равновеликих
порядка – сталкиваются античность и Ренессанс, таблица и перспектива, логика
и эффект. Ясная и умопостигаемая геометрия, подвергнутая косым разрезам
ради построения видов, неожиданно дает
виды аклассичные и абсурдные, например – угол Генштаба. Гигантское здание
вдруг кончается острым углом, странно
изломанной линией стены. В этой точке
случайность тела этой архитектуры
и картинность ее вида проявляется как
обнажение приема. Следует оценить
эксцентричность классициста Росси, разработавшего сложнейшую композицию
ради выявления абсурдности – но и уникальности – единственной в мире точки
пересечения двух классических систем.
вверх
|
 |
|
