|
|
|
Ответ: Григорий Ревзин
Нищета запредельного
VII-MMIII - 19.06.2003
В 80-е годы слово «виртуальный» применительно к
компьютеру – это программируемый. «Виртуальный
диск», «виртуальная память» отличаются от физических тем, что существуют как программный
конструкт. В каком-то довольно косвенным смысле
это противопоставление «физического» и «виртуального» соотносится с традиционным европейским
противопоставлением «физического» и «метафизического». Содержание виртуального диска оказывалось
своего рода метафизикой того устройства, на котором
оно записано. Но это какой-то зародыш метафизики,
который еще неизвестно во что разовьется – примерно как объявление текста метафизикой
бумаги, что верно только в отношении каких-то очень
выспренных письмен.
Дальше происходит параллельное разворачивание компьютерной техники и семантического поля
слова. Компьютеры образуют единую всемирную
сеть, а слово придает ей неожиданный смысл. Английское virtual означает сегодня «фактический,
действительный», но это – сегодня и в силу этимологических приключений слова. Virtual
происходит от латинского virtus («подлинное хорошее качество, в особенности – добродетель»),
которое в свою очередь – от vir («муж», «мужчина»).
Так что в принципе, виртуальное – это такое сущностно мужчинское.
Во времена схоластической философии при размышлениях о чем-то подлинном и высоком
женщин как-то подсознательно не принимали в
расчет. Поэтому понятие «виртуального» перешло
с обозначения специфически мужских подлинных
сущностей (не подумайте плохого, речь идет исключительно о доблести и геройстве) на подлинные
сущности вообще. Для схоластов виртуальные качества те, которые делают вещь вещью, то есть ее
подлинная суть. Так что получается, что сегодняшний «виртуальный мир» – это метафизический мир
подлинных сущностей, совершенно платоническое
образование.
Это очаровательно. Такое ощущение, что сегодняшнее распространение виртуального мира
носит характер скрыто компенсаторный. Мир подлинно и сущностно мужчинский, он распространяется параллельно тому, как растет и крепнет
феминизм. Мир подлинных сущностей выстраивается параллельно распространению сознания глубоко
антиметафизического. Можно даже подумать, что
виртуальный мир есть в сущности не что иное, как
репрезентация фаллологоцентризма в чистом виде.
В одном из газетных некрологов я недавно прочел прочувствованное замечание о том, что
имярек ушел в виртуальный мир – словосочетание
«виртуальный мир» сегодня превратилось в совершеннейший аналог «мира иного». Многие с разных
позиций критикуют это отождествление, но мне
дискуссия о том, является ли виртуальный мир
сущностно «миром иным», не кажется продуктивной, а с точки зрения словесных
определений – даже тавтологичной. Достаточно того,
что он – виртуальный мир – уже функционирует в
качестве «мира иного». Так или иначе, в совершенно
неподходящих условиях полной и окончательной
победы над фаллологоцентризмом широко расцвел
и разросся мир подлинных сущностей, который в
режиме повседневной рутины посещает масса людей.
Вопрос в том, что мы, сегодняшние, способны
поместить в этот мир подлинных сущностей, вместилищем чего он для нас оказывается.
«Облако» есть физическая репрезентация этой
спонтанно, проросшей метафизики «иного», и соотвественно классические ответы «Облаку» есть
репрезентации предшествующих метафизик. Тут
накоплена большая традиция, можно говорить о
типологии виртуальных миров классики, но одно
свойство решительно отличает «Облако» от них –
в «Облако» можно зайти. Ни во фрески на стенах,
начиная от античных, ни в витражи, ни в зеркала,
ни в воздушные замки, которые рисует воображение
на месте руин – никуда войти нельзя. С другой
стороны – и во фресках, и в театральных декорациях,
и в реконструкциях руин, и в зеркалах виртуальный
мир можно увидеть. Облако – такой виртуальный
мир, условием посещения которого является невидимость. Там туман.
Заметим, что некая туманность присуща виртуальному миру в любых его проявлениях –
в готике мы видим его границу, на которой проявляются фигуры витражей, но не видим дальше
витража, в барокко теряемся в бесконечности
перспектив, в классицизме попадаем под гипноз
античных реконструкций – некоторая нечеткость,
сомнительность видимого не то чтобы свойственна
миру подлинных сущностей, но свойственна нам,
его созерцающим. Но все же нельзя не признать
с некоторой грустью, что, хотя нечеткость была
и раньше, все-таки видно было довольно много.
Классический виртуальный мир, во-первых, наполнен, и во-вторых, наполнен по вертикали.
Способ постижения виртуального мира в традиционной европейской культуре есть зрительное восхождение в бесконечность – по лестницам, солнечным
лучам или линиям восстановления зданий – не суть
важно, важно, что идешь всегда вверх и всегда по
пространствам, наполненным чем-то сущностно
важным.
В этом смысле ситуация полностью переменилась. При проникновении в виртуальный
мир оказалось, что там один туман и ничего кроме
тумана.
Виртуальный мир есть некое зеркало, в котором
отражается мир здешний, и зеркало это показывает,
что мы считаем сущностью нашего мира. В этом
смысле павильон Диллер и Скофидио – это ситуация,
когда даже непонятно, как может время так страшно
проговариваться про свою сущность. Нам устроили
аттракцион посещения запредельного мира, а там
вот такая история. Достоевский ошибался, опасаясь,
что вечность – это банька с пауками. Последние
архитектурные исследования показали, что это еще
скучнее – просто сгусток мокрого тумана, в котором ничего не видать.
Тут, пожалуй, стоит вспомнить, что авангард
ставил одной из своих целей разрушение метафизического горизонта. Авангард в целом может рассматриваться как «искусство пустого неба»
(см. Ревзин Г.И.. Очерки по философии архитектурной формы. М., 2002), но рассуждения на эту тему
увели бы нас слишком далеко. Достаточно сказать,
что модернистские программы «форма следует
функции, конструкции, сценарию, среде и т.д.», все
имеют своей основой то, что форма не следует некоей
первоначальной сущности, метафизическим принципам, гармонии пропорций и т.д. Метафизический горизонт отменяется, архитектура становится
тотально посюсторонней.
Так продолжается уже почти сто лет, и мы сегодня присутствуем при некоторых промежуточных итогах. Они поразительны. Оказывается,
метафизика не очень отменяется. Она тяготеет к
тому, чтобы как-то просочиться и восстановить себя
самое в виде протеза виртуального мира. Мы можем
теперь ходить в этот запредельный мир каждый день,
и выражением именно этой интуиции оказывается
возможность реального вхождения в виртуальность
в «Облаке». Но ходить туда совершенно незачем.
Сущностью, «виртуальностью» виртуального мира
оказывается некая мокрая неясность.
вверх
|
 |
|
