|
|
|
Современная классика
Григорий Ревзин
фотографии Юрия Пальмина
Кампанила на Тверской
IV-MMII - 18.09.2002
Со стороны улицы Гашека дом смотрится как три
отдельных здания. Здесь архитектор позволил себе
акцентировать углы башни тяжелыми колоннами и выносом
карнизов – эта активная пластика не рифмуется с
аналогичными приемами улицы Горького.
Все детали дома могут найти себе аналогии в архитектуре соседей. Верхние портики, пилястры, превратившиеся в тонкие тяги, промежуточные тонкие помпейские карнизы, трифорий первого яруса, перешедший сюда с дома, стоявшего на этом
месте, и так далее – все это находит себе аналогии в декоре домов, отстоящих от дома
Андреева не далее, чем на километр, – если уж не на самой Тверской, то в щусевской гостинице «Москва», замыкающей перспективу
Тверской. Но в силу вертикализма композиции все эти детали получают удлиненные
пропорции, зрительно облегчаются. И единственная деталь, которой на Тверской не найти,
оказывается главной во всей композиции. Это
прорезающий башню стеклянный эркер.
На Тверской есть эркеры, но они не стеклянные, и решаются они (например, в
соседнем с андреевским доме) как своего рода
пилонада гигантского ордера, организующая мощную горизонталь фасада. Стеклянный
эркер – деталь другой, не сталинской эпохи. Он используется в модерне или в неоклассике
1910-х гг. Эркер – это прорыв внутреннего пространства во внешнее, частного в общественное, и сталинская архитектура не допускала подобного выпячивания частной жизни.
Детали фасада, выходящего на Тверскую,
напротив, подчеркнуто графичны, дробны и нарядны, благодаря чему
фасад оказывается одновременно торжественнее
и легче. Работа с деталью позволила зрительно
облегчить крупный высотный объем.
Происходит та самая дематериализация сталинского архитектурного языка, которая
определяет образ Тверской в рисунке Андреева. Получается, что углы башни несут
только стекла, тонкие тяги, обрамляющие их, подчеркивают своей хрупкой пластикой
вертикализм и бестелесность композиции, помпейские портики, завершающие композицию, призваны оттенить ее почти рисуночную
легкость.
Все эти ценности – легкость, полет, вертикаль – скорее соотносимы не с языком
сталинской классики, но с ценностями современной архитектуры. И в принципе,
если бы на этом месте стоял стеклянный объем вроде того, что Алексей Воронцов
поставил в Газетном переулке, описывался бы
он теми же словами. Но не было бы переосмысления сталинского языка. Здесь же вся
тонкость работы в том, что удалось высказать
этим языком новое для него содержание.
Эта новизна как бы «вытаскивает» из Тверской особый пласт ее пластики. Дома
по Горького с их изысками Бурова, рисунками Фаворского, с их ренессансными, помпейскими, армянскими, готическими, древнерусскими, барочными и так далее цитатами –
избыточны в отношении своей тоталитарной задачи. Это не Московский проспект
Петербурга. В улице Горького есть какой-то парадоксальный «южный» характер –
с сильными выносами карнизов, с лоджиями, балконами – Тверская как будто немного не в
Москве. Это не только советская, но еще и профессиональная утопия, это чудо возможности превращения в любую эпоху, манящая
даль свободного романа со всеми «камнями Европы» и всеми ее утопиями. В этой улице
есть легкость воображения, и именно ее Андреев сделал своим содержанием. Миражу
Тверской не хватало миража кампанилы. Его построили.
<<вернуться
|
 |
|
