|
|
|
Школа
Владимир Седов
Неоклассицизм начала XX века в Москве
XVII-MMVI - 20.03.2006
И. П. Машков
Ломбард. 1912
Б. Бронная, 23
Фототипия 1910-х гг. из Музея архитектуры.
Характерный пример монументального неоампира
В самом начале XX века казалось, что стиль модерн пришел надолго: он обладал
новизной, он был способен меняться в диапазоне от форм роскошных до сдержанных и
был гораздо более гибок по сравнению с совсем еще не окончательно погибшей
эклектикой. В Москве позиции модерна были даже более сильны, чем в Петербурге,
поскольку в Москве сам хаотический характер застройки, купеческий, то есть более
вольный характер заказа, возможность строить особняки с круговым обзором, а
также наличие таких крупных архитекторов, как Шехтель и Кекушев, позволяли
развивать живописные и органические стороны «безудержного» модерна, который в
Северной столице проявил себя только отчасти. Валерий Брюсов в 1909 г. писал о
Москве:
На месте флигельков
Восстали небоскребы,
И всюду запестрел
Бесстыдный стиль модерн.
Ничего, казалось, не предвещало разрушения этого нового «бесстыдного» стиля,
разве что модерн сам мог дрейфовать от органики и декоративизма к четкости и
рационализму, что, собственно, и происходило. И все же где-то в недрах самого
модерна и рядом с ним формировались силы, вновь обращавшиеся к классическим
формам, но уже не с эклектической рассудочностью, а с новой, романтической
страстностью, в которой было и очищающее влияние модерна, и желание нового
классицистического синтеза.
Ф. О. Шехтель
Собственный особняк. 1909
Б. Садовая, 9
В Петербурге связанные с художественной группировкой «Мир искусства»
архитекторы И. А. Фомин, В. А. Щуко и А. Е. Белогруд около 1905 г. обратились к
неоклассицизму и даже заняли лидирующие позиции – в умах и в реальной практике.
В Москве «Мир искусства» не имел столь прочных позиций, а в среде архитекторов
не было столь ярких и самостоятельно мыслящих личностей, как Фомин и Щуко.
В. Д. Адамович
Особняк. 1911–1912
5-й Котельнический пер., 9
Однако интерес к московской классицистической архитектуре прошлого заметен в
искусствоведческих работах: еще в 1902 г. московский художник и искусствовед И.
Э. Грабарь писал об особенности и значительности московского ампира: «Я боюсь
увлечься, но мне кажется, что есть не только русский empire, но есть
Петербургский и Московский. Что касается архитектуры, то это несомненно так. В
Петербурге дома строились строже, суровее, холоднее; в Москве уютнее. В
Петербурге выше, в Москве приземистее, как-то пузатее. Как бы то ни было, свой
русский empire у нас бесспорно есть. Другими словами, у нас есть нечто, что
совершенно неизвестно старой Руси и нечто все же глубоко русское». Те же мысли
были им развиты в главах о московском классицизме и ампире в «Истории русского
искусства» (1909). В 1903 г. архитектор И. А. Фомин, работавший в то время в
Москве, создал проект особняка кн. П. П. Волконского в духе некоего достаточно
условного ампира, а в 1904 г. он напечатал в журнале «Мир искусства» статью «Московский
классицизм», в которой восторженно и элегически отозвался о московских дворцах и
храмах XVIII–XIX вв. Но эти знаки внимания все же были только косвенными
указаниями на возможность возникновения московской версии неоклассицизма, а сама
архитектура должна была возникнуть из художественного переворота в творчестве
московских архитекторов (или в результате художественной интервенции из
Петербурга).
Б. М. Великовский, А. Н. Милюков, при участии Л. А. Веснина. Особняк В. Н.
Грибова в Хлебном переулке, 15. 1909
На этом фоне три мастера московской архитектуры совершили поворот в сторону
неоклассики – и каждый в своей манере и своим способом. Первым был И. В.
Жолтовский, окончивший петербургскую Академию художеств архитектор, осевший в
Москве. В 1903–1906 гг. он построил дом Скакового общества (Скаковая аллея, 3),
в котором в первый раз воплотил свой навсегда выбранный идеал – палладианскую
неоклассику. Это был пример свободной и ученой стилизации Палладио, пример пока
еще одинокого служения тайнам мастерства, скрытым в работах мастера XVI в.,
пример личного «похода» Жолтовского в сторону раскрытия этих тайн, как
стилистических, так и пропорциональных. После создания дома Скакового общества
Москва получила архитектора, уверенного в выбранном пути и следовавшего ему
неукоснительно, но архитектор этот был столь же стоек, сколь одинок.
Н. Г. Лазарев
Особняк Н. И. Миндовского. 1905–1906
Пречистенский пер., 6/1
Вторым был гражданский инженер Н. Г. Лазарев, фигура необыкновенно
характерная для Москвы и при этом на московском фоне безусловно выделяющаяся.
Это был строитель, соорудивший десятки зданий, а это значит, что он выступал
скорее как предприниматель, и художественная сторона была для него если не на
втором плане, то все же в подчиненном положении. Никаких теоретических
высказываний Лазарева не известно, он не входил в художественные группировки, но
он создал одно из зданий, определивших московский характер неоклассицизма начала
XX в.
С. Е. Чернышев
Особняк Абрикосовых. 1914 (1916)
Остоженка, 51
А. И. Таманов (Таманян)
Дом князя С. А. Щербатова. 1911–1913
Новинский бульвар, 11
В 1905–1906 гг. на углу Пречистенского и Староконюшенного переулков для
промышленника Н. И. Миндовского по проекту Лазарева был сооружен особняк, в
котором и композиция с двумя крыльями и угловой ротондой, и утрированные формы
московского ампира эпохи Жилярди, и изысканнные интерьеры в том же стиле создали
прецедент внимательной стилизации московского наследия и выявили одну из самых
основных и самых оригинальных московских «тем», отличающую Москву от Петербурга,
– тему московского особняка как малого дворца с полуусадебным обликом и
полуусадебным окружением арбатских (или других) переулков, а также как будто
вычитанную у Грабаря тему своеобразного московского ампира – как ответ «мягкой»
и «барской» Москвы «жесткому» и «казенному» Петербургу. Лазарев не стал во главе
движения, как не стал и одиноким воителем вроде Жолтовского, он просто однажды
нашел некую формулу стилизации, как бы случайно, «из воздуха», из
неоклассических веяний, из статей Грабаря и Фомина, из выступлений петербуржцев
из «Мира искусства», из московской городской среды. Но это была формула,
создавшая все своеобразие последующих особняков – с их свободной композицией, с
их подчеркнутым артистизмом и московской необязательностью – как частью замысла.
Это была формула, которой Лазарев сам не очень следовал (он не создал ничего
равного особняку Миндовского), но она позволила москвичам почувствовать свою
линию и свою тему, найти полуосознанную опору именно в московском ампире.
далее>>
|
 |
|
