|
|
|
Современная классика
Проект реконструкции Русского музея
Мастерская Михаила Филиппова
2002
Григорий Ревзин
Периферийный центр
VI-MMIII - 30.04.2003
Разрезы реконструируемых дворов. Двор с лестницей-амфитеатром. Двор с
панорамным лифтом
Этот проект превращает в сущности очень камерную работу в Grand Projet
национального масштаба. Фактически перед нами два крошечных дворика-колодца, превращенные в коммуникационные шахты (один – лестница, второй –
лифт), плюс мансарда на чердаке, причем устроена она так, что даже старые
стропильные конструкции остаются на месте. А при этом все выглядит так, будто
предстоит масштабная реконструкция центрального национального музея.
Это то, за что мы любим и ценим Филиппова, это предсказуемые масштаб,
блеск, маэстрия, театральность. Есть изысканная винтовая лестница одного из
дворов, создающая в Русском музее что-то вроде итальянского дворика клейновского
Музея изящных искусств. Но кроме того, в этом проекте появляется тема, которой
у Филиппова раньше не было. Возьмем лифт, проходящий сквозь внутренний
двор. Восьмиугольная открытая платформа, которая двигается сквозь
тело здания как нож, оставляя по себе разрезанную кладку. Этот архитектурный
разрез в натуре выполнен с известной беспощадностью – лепнина в разрезе,
потом кожа штукатурки, потом сама каменная кладка – как будто действительно пилой по зданию прошли.
Архитектурное экорше.
Нынешнее состояние дворов-колодцев Русского
музея
Эта же тема продолжается и в решении чердака. Стропила, как кости
скелета, само пространство больше напоминает цех, чем интерьер Михайловского дворца. Картины, висящие на
стропилах, свет, льющийся из люков восстанавливаемых печных труб –
все это напоминает не экспозицию, а инсталляцию в актуальной художественной галерее. Филиппов создает здесь такое
пространство, как будто в этой части здания жили не люди, а машины, они
царапали стены, они разрезали под себя отверстия, они ценили не законченную
гармонию классического интерьера, но работу конструкции. По пластике,
по фактуре, по образу это как-то напоминает то, что сделали в новой
Тейт Херцог и де Мерон.
Сначала, обнаружив этот образный ряд, удивляешься. Он традиционен для
современных музеев, которые сплошь располагаются в старых фабриках, но его
совсем не ждешь ни в Русском музее, ни у Филиппова. Русский музей
принадлежит еще к предшествующей генерации музеев, когда их было принято
располагать не в заброшенных цехах, а во дворцах. Филиппов никогда раньше
не работал с эстетикой, хотя бы отдаленно техногенной, хотя бы отчасти связанной
с темой машины (пусть даже эта машина всего лишь лифт). Так что здесь сразу два
вопроса. Первый: как этот образный ряд существует в рамках классицистической
программы Филиппова. Второй: что происходит с Русским музеем.
Продольный разрез с показом реконструируемых
пространств
Продольный разрез. Современное состояние
Если посмотреть на стропила чердачных помещений – то перед нами
одновременно и цех, и площадь классического города, огромное пространство,
логику которого определяют перспективы неких свободностоящих колоннад.
Созданные Филипповым пространства оказываются как бы на грани. Вот
разрезанная гильотиной лифта стена. Да, она может быть прочитана как след
присутствия в теле дворца Росси чужеродной, непредставимой и невозможной здесь машины, само присутствие
которой травматично для здания. И это травмированное пространство есть след
современности и приключения, ибо если вдуматься, то пространство, которое
сегодня оценивается как современное – это всегда травма, это что-то ранящее,
и лучше, если телесно ранящее. Но одновременно – перед нами выстроенный
классический разрез. Филиппов просто продолжает россиевские этажи,
восстанавливая их до того, из чего они родились – до чертежа. Образы, как будто
бы рифмующиеся с современной техногенной эстетикой, оказываются
вместе с тем встроены в классическую архитектуру. То, что было на периферии,
то, что представляло собой маргиналии классического архитектурного языка,
выдвигается в центр.
Логика нашего журнала строится по принципу «Вызов-Ответ», мы исходим
из того, что на каждый вызов современности есть ответ в классической архитектуре.
Но это логика построения журнала. Здесь же, как мне представляется, та же логика
определяет проектирование. Филиппов переводит сегодняшнюю тему экстремального, травмированного пространства-приключения в классику.
<<вернуться  далее>>
|
 |
|
