Людмила Каштанова
Масштаб беспорядка
V-MMII - 29.12.2002

Реконструкция викторианского интерьера ок. 1870 г. Романтические идеалы художественного беспорядка нашли воплощение в викторианскую эпоху.

Если положить рядом фотографии Soft Wall и классическую барочную обманку XVII века, то возникнет ощущение, что дизайнерская находка Герхардса и Глюкера -это просто войлочная инсталляция на барочную тему. Это сходство значимо.

На первый взгляд, содержанием обманки является виртуозность. Предметы рисуются в натуральный размер, освещение рассчитывается исходя из освещенности стены. Художник настолько тщательно и натуроподобно все выписывает, что кажется, будто это настоящая стена и настоящие предметы. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что степень натуроподобия здесь не больше, чем в барочной живописи вообще. Те же блики, тот же мазок. Завораживающее впечатление производит отнюдь не качество живописи - обманка вообще является "низким" жанром. Все дело в том, что предметы, попавшие в кабинетную обманку, совершенно случайны. Кто-то пришпилил к стенке письмо, а там уже рядом висели ножницы. Единственная причина, по которой они встретились - это то, что они след чьих-то случайных действий во времени.

Жан-Франсуа де Ламотт. Trompe-l'Oeil (обманка), XVII век. Soft Wall кажется современной инсталляцией на тему барочной обманки.

Портрет, пейзаж, историческая живопись барокко при всем своем натуроподобии не претендуют на то, чтобы их перепутали с реальностью. Обманка же выстроена именно на этой игре в как бы реальность. Главным признаком реальности оказывается, таким образом, ее случайность, произвольность. Она подчиняется бессмысленным и неосознаваемым действиям человека, который прикалывает письма и вешает ножницы, она хранит следы его случайности, и именно этим отличается от картины, ее изображающей. Чтобы картина стала реальностью, она должна стать случайностью.

Soft Wall с обманкой, таким образом, роднит не столько формальное визуальное сходство, сколько сходство смысла -обозначение индивидуальности кого-то через случайность оставшихся от него следов. В принципе уже этого хватает для игры в "вызов-ответ" - мы нашли сюжет классической культуры, полностью воспроизводящий поэтику современного вызова. Однако очевидны и различия.

Для барокко обманка - это выражение темы vanitas, то есть суетности. Суетность не может быть радостной и парадной. Случайность для барокко - синоним человеческой никчемности, невключенности в порядок бытия. Современная жизнь как-то не очень располагает к указанию на божественный порядок бытия.

Классика вообще порядок, и порядок, по возможности соотнесенный с божественным. Случайность для нее - категория иногда репрессированная, иногда маргинальная, она обитает на периферии классического мира - в парковых гротах, жанровых сценах, обманках, так что кажется, что всерьез ответить на подобную поэтику ей нечем. Но может быть именно в силу своей репрессированности в те моменты, когда классика допускает проявление случайности, та проявляется с особой силой, полностью трансформируя предметный мир и строй.

В романе Александра Дюма "Граф Монте-Кристо" есть описание кабинета Альбера де Морсера, светского юноши 40-х годов XIX века: "Весь третий этаж занимала обширная студия - капище не то художника, не то денди. Там сваливались в кучу и нагромождались одна на другую разнообразнейшие причуды Альбера: охотничьи рога, контрабасы, флейты, ибо Альбер одно время чувствовал если не пристрастие, то охоту к музыке; мольберты, палитры, сухие краски, ибо любитель музыки вскоре возомнил себя художником; наконец рапиры, перчатки для бокса, эспадроны и всевозможные палицы...

Остальную часть обстановки этой комнаты составляли старинные шкафы времен Франциска I, уставленные китайским фарфором, японскими вазами, фаянсами Лукка делла Роббиа и тарелками Бернара де Палисси; кресла, в которых, быть может, сиживал Генрих IV... На этих строгих и темных креслах были беспорядочно разбросаны богатые ткани ярких цветов, напоенные солнцем Персии или расцвеченные руками калькуттских или чандернагорских женщин. Для чего здесь лежали эти ткани, никто бы не мог сказать; услаждая взоры, они дожидались назначения, неведомого даже их обладателю...

И везде, по стенам, над дверьми, на потолке - шпаги, кинжалы, ножи, палицы, топоры, целые доспехи, золоченые, вороненые, с насечкой; гербарии, глыбы минералов, чучела птиц, распластавшие в недвижном полете свои огненные крылья и раз навсегда разинувшие клювы.

Нечего и говорить, что это была любимая комната Альбера".

Окопенко Соня. "Головомозайка". Студия ДЭЗ №5. Руководитель Михаил Лабазов. 2001. Как и Soft Wall, эта вещь служит хранилищем массы предметов. С помощью шарниров форму "Головомозайки" можно менять.

Используется тот же прием - случайность беспорядка как выражение личности, но в классическом кабинете этот беспорядок приобретает какие-то фантастические формы. Мешаются занятия, образы, эпохи, все в избытке. По количеству музыкальных инструментов возникает подозрение, что Альбер хотел заменить собой целый оркестр, и даже контрабас купил не один, а несколько. Рядом с этим собранием ширма Soft Wall выглядит примерно как юкка в цветочном горшке в сравнении с девственным тропическим лесом. Дюма описывает начало 1840-х годов, эпоху Июльской монархии, и, наверное, именно в этот период ранней эклектики тот художественный беспорядок, который устраивает Альбер, был особенно ценим. Но, с другой стороны, нельзя не сказать, что это общее место романов XIX века. Такие кабинеты симпатичных молодых людей, желающих обозначить свою яркую индивидуальность, составляют целую галерею, мы находим эти образы у Бальзака, Диккенса, Уилки Коллинза, наконец, кабинет нашего родного Евгения Онегина выглядит совершенно так же.

Герои романов по определению персонажи романтические, и сам образ на первый взгляд кажется штампом романтической культуры. Однако тут необходимо обратить внимание на одну деталь. Источником образа служит вполне конкретный исторический персонаж, основатель дендизма Джордж Браммелл, который на все последующие века остался эталоном того, как можно делать моду из себя самого и потом диктовать ее королям, какое магнетическое влияние прихоти личного вкуса одиночки могут оказывать на умы современников. Восторженный биограф Браммелла, французский денди середины XIX века Барбе д'Оревильи пишет о своем предмете подражания: "Браммелл в своем роде был великим художником, только искусство его не имело жанра. Им была вся его жизнь... Он восхищал своей личностью, как другие восхищают своими творениями. Его ценность была в нем самом".

"Я предпочел бы быть Браммеллом, чем Наполеоном Бонапартом", - говорил Байрон.

Именно Браммелл ввел право на публичную причуду как меру индивидуальности. Денди могли занимать какие-нибудь малополезные хобби, причем чем эксцентричнее, тем лучше - например, изучение древних языков для собственного удовольствия или коллекционирование причудливых предметов. Коллекция как бессмысленный набор редкостей, сваленных без всякой системы в малопригодном для них месте не с научной, а с тщеславной целью -как можно ярче отразить оригинальность натуры их хозяина.

И в одежде, и в интерьере поощрялся некий легкомысленный беспорядок, имевший целью проявить индивидуальные пристрастия хозяина. Онегинский "уединенный кабинет философа", набитый всякой всячиной - яркая тому иллюстрация.

Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые,
И щетки тридцати родов
И для ногтей, и для зубов.

Браммелл родился в 1778 году, расцвет его славы приходится на рубеж XVIII-XIX веков, эпоху ампира. Ампир по-другому называется романтическим классицизмом, и момент классицизма, классического порядка здесь принципиально важен. Для того чтобы быть эксцентриком, нужно иметь центр. Для того чтобы нарушать порядок, нужно его знать. Каждый из романтических героев, устраивающих художественный беспорядок своего кабинета, в качестве фона использует именно классический ордер, те самые "старинные шкафы времен Франциска I", которые украшают кабинет Альбера.

Дело в том, что масштаб беспорядка прямо пропорционален масштабу порядка. Для хозяина романтического кабинета порядком оказывается вся классическая культура - от музыки до охоты, от Франциска до Китая, ему необходимо перевернуть все и все расположить по-своему. По сравнению с этим серый войлок Soft Wall - не трансформация минимализма, но его квинтэссенция - уж проще некуда. После классического кабинета дэнди Soft Wall оказывается едва ли не самым скромным обозначением возможности индивидуальности в предметном мире, едва ли не возвращением к аскетизму обманки. Причина этого проста: чем проще порядок, тем тривиальнее случайность, и напротив, чем порядок сложнее, тем случайность изысканнее. Классический порядок столь сложен, что случайность в нем обречена на изысканность.

вверх