Минимальность присутствия
V-MMII 29.12.2002

Ширма из войлока
(Soft Wall) для В&В Italia
Карстен Герхардс (Carsten Gerhards),
Андреас Глюкер (Andreas Glucker)

На последнем Кельнском мебельном салоне эта вещь была представлена на конкурсе молодых дизайнеров, где вызвала острейший интерес - в ней почувствовалась скрытая интрига. С первого взгляда вообще непонятно, что это. Стеллаж, но какой-то необычный. Сами авторы этот предмет называют "мягкой стеной для разграничения и хранения". Стеной, видимо имея в виду ее довольно большие размеры (207X250 см при ширине 20 см) и то, что ею в принципе можно разграничивать пространства. Прямоугольная хромированная рама плотно оплетена полосками серого войлока разной ширины таким образом что в плетении оставлены просветы, в которые можно что-нибудь засунуть, и это будет торчать наружу. Некоторые полоски наложены сверху, так, что под них можно что-нибудь подложить, и это будет держаться на вертикальной плоскости, как на витрине - это и есть "хранение", место для массы некрупных предметов, которые благодаря этой вещи всегда под рукой и на виду.

Если не считать этой специфической функции, это просто ширма. Жесткая геометрическая форма, серый войлок, никаких украшений - стиль этой вещи можно с ходу определить как минимализм, и она вполне соответствует другим лаконично-геометричным, в основном черно-серым вещам от В&В. Однако в случае с Soft Wall все принципы минимализма выворачиваются наизнанку. Минимализм манифестирует стерильность, имперсональность - на его стереометрически чистых плоскостях и идеально незаметных фактурах не может быть оставлено никаких следов человеческого присутствия. Потребитель минималистской эстетики должен быть безупречно бесследен, практически виртуален. Здесь же, при всей политкорректной незаметности (прямоугольник, серый войлок), все наоборот - именно выставление напоказ индивидуальных следов пользователя этой вещью и является ее смыслом.

Интрига этой вещи в том, что она несет в себе вызов безличной стилистике минимализма, причем вызов рожден внутри этой стилистики, так что подрыв происходит как бы совершенно незаметно. Происходит следующее: меняются ролями дизайнер и пользователь. В минимализме абсолютная ценность дизайнерской идеи диктует стерильное обращение с вещью. Здесь неприкосновенность демонстративно нарушена - и уже хозяин вещи является подлинным ее автором, без его вмешательства она просто не может полноценно функционировать. Такая персонализация есть акт присвоения - прямое проецирование себя на вещь, как будто проставление личного клейма. Минимализм несовместим с этим - ему ведь принципиально все равно, кто его хозяин. Но, как ни странно, этот прием нельзя признать и характерным для традиционных стилей. Классика весьма конкретна и персональна, она может рассказать о своем хозяине многое, от уровня доходов до нюансов социального положения. Но хозяин классики не превращается в ее творца - он позиционирует себя с ее помощью. Если ты обладаешь классикой, ты то, что присвоил, ты примыкаешь к определенной культурной парадигме: ты наполеоновский сенатор, или английский эсквайр, или принцесса Греза эпохи ар нуво, или кто угодно еще - но образ уже создан за тебя.

Быт раньше был заботой художников. Теперь художник - ты сам, и ты абсолютно неповторим в своих проявлениях. Оказывается, что такой новый, индивидуализированный вариант минимализма может выразить человека лучше, чем любой исторический стиль. Он поворачивает дело так, что твои личные вещи и твой частный быт становятся инструментом по превращению тебя в художника собственной жизни.

Оксана Рудченко

вверх