Зарубежные новости

Константин Бойм: «Я умею неприсутствовать лучше других»
VII-MMIII - 25.06.2003

Крупнейшее американское архитектурное издательство Princeton Architectural Press открыло новую серию книг по современному дизайну. В качестве первой книги серии была выпущена монография про Константина Бойма, русского архитектора и дизайнера, эмигрировавшего в Америку в 1981 году. В ближайшее время книга должна быть представлена в России. Константин Бойм ответил на вопросы Григория Ревзина

«Curious» Бойм представляет себя книгой, которая тоже «curious». В ней есть ручки, чтобы ее носить (не удобно), дырки, чтобы глядеть на следующие страницы (не терпится), пустые страницы (не пропечаталось) и развертки, которые ни во что не сворачиваются (не рассчиталось)

Григорий Ревзин: Вашей книгой Princeton Architectural Press открывает свой рекламный буклет этого года и вдобавок устраивает гастролирующую выставку (выставка состоялась в Сиэтле и в Вашингтоне). Почему такое внимание?

Константин Бойм: Они решили этой книгой открыть новую серию. Это издательство специализируется на монографиях по современным архитекторам, по всем звездам архитектуры – Гери, Колхаас, Херцог и де Мерон; они издают очень серьезные фолианты. А тут они как-то испугались, что вдруг эти фолианты не совсем нужны, и решили сделать серию про дизайнеров. Начали с меня, и поэтому такое внимание.

Тем не менее это свидетельствует о вашем статусе. Послесловие к книге вообще написал Карим Рашид, которого у нас здесь принято считать дизайнером номер один в мире. Как вы попали в круг мирового дизайна?

Мы знакомы с Рашидом, ему нравятся мои работы, он написал несколько слов, которые меня представляют. Но то, что мы делаем – это диаметральные вещи. Так что если о звездах, то я скорее наоборот. В том смысле, что делаю нечто противоположное. Он считает, что роль дизайнера – изобретение нового, новой формы, новой вещи. Я комментирую существующие.

Что значит комментируете? Вы же не критик.

Книжка называется «Curious Boym» – «смешной Бойм» или «странный Бойм». Это такая игра, в Америке есть такой персонаж Curious George. К сожалению, в России он почти неизвестен, а в Америке очень знаменит, как Микки-Маус. Это такая маленькая обезьянка, которая эмигрирует из джунглей в Нью-Йорк. Она не знает, как пользоваться вещами, все время пытается их освоить, как-то экспериментирует, и чаще всего у нее не получается ничего. Все взрывается, горит, рушится. Мне показалось, что это правильная позиция для дизайнера. Curious – это такое обоюдное отношение, ведь в результате не только эта обезьянка, но и сам мир становится немного curious. Есть с чем работать.

Эта обезьянка – ваше alter ego?

До некоторой степени. Я тоже приехал в Америку двадцать лет назад на корабле и почти что из джунглей. Здесь, конечно, не джунгли, тот уровень образования, который я получил, в МАРХИ – мне этого хватило в Америке, но в смысле дизайна... Это был абсолютно другой вещный мир, я не понимал, как им пользоваться. Сейчас, когда в Россию проник западный стандарт вещей, это уже не так ощутимо. А тогда я, скажем, не опознал в одном предмете телефон. Я не понимал, как пользоваться светильниками, душем, туалетом, звонком – все было совсем другое. Так происходило у всех, кто тогда приезжал в Америку, все довольно быстро привыкают, но я решил, что это продуктивная позиция. Позиция постороннего, который осваивает мир заново и комментирует его со стороны. Когда ты в стороне от мира вещей, ты можешь их изобретать. Вот, скажем, люстра, которую я придумал – просто гроздь лампочек, висящих на шнурах вместе, как ягоды на рябине.

Очень известная люстра, я видел ее в Музее современного искусства под Бирмингемом.

Там я не был, но они вообще стали очень популярны, их теперь много делают, и в музеях, и в дизайнерских бюро. Это лампа эмигранта, который создает люстру заново, с нуля, хочет понять, как она устроена.

Все-таки в чем причина вашего успеха? Вы, кстати, ведь учились в МАРХИ вместе с Александром Бродским и Георгием Цыпиным – я бы даже хотел получить от вас комментарий относительно успеха всех троих. Все вы получаете на Западе престижнейшие заказы. А при этом вы ведь уже эмигранты, скажем так, не политического свойства, как предыдущее поколение, как, например, Кабаков, у вас нет темы противостояния «империи зла». На чем вы все-таки состоялись?

Бродский не эмигрант, он просто делает некоторые заказы в Америке и в Европе. Мне трудно сказать обо всех. Мы все знакомы, но я никогда не думал об этом в такой форме. Может быть, именно на этой позиции «постороннего», на взгляде со стороны. На самом деле, это ведь очень востребованная позиция. Современный дизайн, вообще современная жизнь, общество потребления – это ведь колоссальная нагрузка по «вовлечению» людей. И это вызывает желание взглянуть со стороны, найти для себя место. Я, скажем, открыл целую сеть бутиков в Америке и в Европе, где продают мои сувениры – и это пользуется успехом. Это востребовано.

Но Америка – вообще страна эмигрантов, там все со стороны. Чем, скажем, вы отличаетесь от китайских «посторонних»?

Нет, конечно важно, что мы из России. С одной стороны, у нас есть опыт «начинать с нуля» – опыт авангарда, и этот опыт востребован на Западе. То есть то, что я делаю или что делает Цыпин, опознается как продолжение русского авангардного эксперимента, это поддерживают критики, галереи, менеджеры. Китайским художникам в этом смысле труднее. А с другой... Мы все сформировались в 70-е годы. Русские 70-е – это странное время, когда здесь все были до некоторой степени посторонними. Это был замечательный опыт, когда все, что происходило – новости, экономика, политика, все, что угодно, – все это не имело к тебе отношения. У меня был очень продуманный, очень богатый опыт неприсутствия. Может быть поэтому я умею не присутствовать лучше других.

Что вы можете сказать о современном русском дизайне?

Ничего. Я боюсь что-либо говорить. Я не был здесь десять лет, а в 1992 году я опубликовал в издательстве «Риццоли» такую книгу «Новый русский дизайн». Меня тогда многое поразило, я открыл для себя «бумажную архитектуру», Юрия Аввакумова, и я там навыражал таких надежд... Новый русский авангард, новая революция... Мне теперь стыдно об этом вспоминать, до такой степени все пошло по другому пути. Не то, чтобы по плохому, но совсем в другую сторону. Так что здесь лучшая позиция с моей стороны – no comments.

вверх