|
|
|
Объект
Жилой комплекс «Copper House»
XIII-MMV - 27.03.2005
Дом Скуратова в тихом остоженском переулке называется Copper House. Имя для новостройки
необычное. Необычное, конечно же, не для риэлторов и их клиентов, давно пообвыкшихся с тем,
что рынок элитной недвижимости исполнен англисизмов, но прежде всего для столичной
архитектурной общественности, восприятие каждого новоявленного здания у которой опосредовано
сложной системой «оптических» преломлений в результате рассматривания объекта сквозь призму
локального контекста. Недаром профессиональное издание, журнал ПРОЕКТ РОССИЯ, посвятившее
постройке обширную публикацию, упрямо именует ее Cooper House'ом, т. е. не Медным домом,
а домом некоего господина Купера… В чем причины подобной почти фрейдовской опечатки?
Первая, видимо, в том, что контексту Остоженки, в его нынешнем уже практически застывшем виде,
чужд любой полиглотизм, как культурный, так и лингвистический. Весь район – это Большой Проект
«средовой архитектуры», призванный осуществить интервенцию современных объектов в устоявшуюся урбанистическую ткань предельно безболезненным и деликатным способом. Средовой подход
– это такой вид «анестезии», который снимает боль старого москвича и, конечно же, согласующих
инстанций при виде разрушающегося на глазах у них исторического квартала, путем комбинирования
новодельных фасадов с малозаметными рассеянному наблюдателю элементами стерильного
до предела «серого» модернизма или раскройки значительного по своим размерам архитектурного
объема на лоскуты, работающие как маск-халат засланного на вражескую территорию диверсанта.
То есть современный объект-иностранец призван как бы «пропасть», раствориться, смешаться
с окружающей его средой. Отсюда и высокая степень анонимности большинства современных
остоженских построек (в идеале их творит не архитектор, а сопутствующий им контекст), и название
этих построек, как правило, не выражает ничего кроме прямой топографической отсылки: дом
в Бутиковском, дом в Молочном, блокированные коттеджи в 1-м Зачатьевском…
И тут возникает Copper House. Имя обезличенному, нейтральному объекту никак не подходящее,
безразличное к возможным средовым коннотациям, с ходу на вербальном уровне выделяющее
скуратовскую постройку, заявляющее об ее исключительности. В реальности, конечно, жилой
комплекс вступает с окружением в «диалог», но ведет его без холопского подобострастия – диалогичность в данном случае не есть подражательность. Язык архитектуры Скуратова метафоричен,
архитектор избегает прямой изобразительности, свои отношения с контекстом он выстраивает
критически, по принципу включения / выключения окружающих кондоминиум элементов среды.
В образе «малахитовых шкатулок», вознесенных над землей, проскальзывает и пунктир зеленого
русла, тянущегося от набережной к Зачатьевскому монастырю, и напоминание о медной крыше
ММБ Скокана и Паласмаа – посмотришь на остоженскую застройку со стороны реки, и взгляд сразу
выхватит два ярко-изумрудных пятна. К скверу на пересечении Молочного и Бутиковского переулка
Copper House поворачивается прикрытым легкой стеклянной вуалью торцом – единственный
городской фасад комплекса работает как «открытая форма». И этот жест Скуратова куда уместнее
прямых средовых цитат: без подобной открытости любая контекстуальность не более чем лицемерная
маска. Искренность авторской позиции проявляется и в том, что от несуразного творения Дон-строя,
громоздящегося по соседству, Copper House отгораживается каменной стеной – смысл абстрактного
на первый взгляд художественного высказывания «расколдовывается» именно через контекст.
Благодаря иносказательной изобразительности скуратовское произведение амбивалентно – оно
и включено и выключено из среды, при общей встроенности в остоженскую структуру кондоминиум
сохраняет известную степень автономии. А потому может быть адекватно рассмотрен и в более
широком, архитектурно-строительном контексте, рамками «Золотой мили» не ограниченном.
Но и для этого, скажем так, общегородского или общенационального контекста имя Copper House
необычно. Вряд ли обнаружится у нас иная постройка, столь откровенно заявляющая о собственном
строительном материале. Что это, как не свидетельство о существенной стороне скуратовского
творческого метода? Для него архитектура материальна. Казалось бы, банальная мысль. Но много ли
мы знаем построек, вызывающих ощущение не клонированных рендеров, механически переведенных
из сотого в натуральный масштаб, а объектов, действительно проработанных «до гвоздя», где бы
архитектор последовательно и целенаправленно сокращал зазор между проектным замыслом
и реализацией, между вымыслом и материальностью его воплощения? «Бог проявляется в деталях»,
– писал Мис, имея в виду, что мертвый чертеж оживает только в соразмерном человеку масштабе:
именно тогда превращение чертежа в постройку становится волшебством. И Скуратов осуществляет
это превращение с присущими ему виртуозностью и педантизмом. Cooper House одинаково выгодно
воспринимается и на значительном удалении – к примеру, с Крымского моста – и на расстоянии
вытянутой руки, зрительные впечатления обогащаются тактильными, «открытость формы», о которой
было говорено выше, преодолевает отчуждение не только между городом и объектом, но и между
объектом и человеком. В этой архитектуре гармонично уживаются дальние и ближние планы, человек
как бы равно приближен и к дому, и к урбанистическому окружению, он и активный горожанин,
и умиротворенный домосед. Здесь вспоминается высказывание Кандилиса, говорившего: «Одинаково
верно то, что человек, способный грамотно спроектировать межпанельный шов, способен
спроектировать и город, как и то, что человек, способный грамотно спроектировать город, способен
спроектировать и межпанельный шов». Думается, что слова классика в случае Сергея Скуратова
План на отметке -4.500
План на отметке 0.000
План на отметке 8.100
Продольный разрез
<<вернуться
далее>>
|
 |
|
